Лонерин почувствовал себя уязвленным.
— Что тебе известно о моей матери? — спросил он сквозь зубы.
— Я знаю, что она была убита Иешолем. Именно его меч пронзил ее сердце. Еще я знаю, что она встретила смерть с чувством удовлетворения и в полной уверенности, что ты будешь жить. Смерть за дорогого тебе человека — самая лучшая из всех смертей.
Лонерин почувствовал растерянность. Он ужасно страдал при одном только воспоминании о своей матери, когда она еще живая шла в общей толпе на жертвоприношение.
— Ты не должен напрасно терзать себя. Я сказал тебе правду. Она обрела покой, когда умерла.
— О ней больше ни слова! Даже на мгновение не смей касаться ее, тебе не удастся пошатнуть мою решимость! — вскрикнул маг.
Астер нисколько не смутился.
— Я и не делаю этого. Я всего лишь объясняю тебе. Живые разбираются в делах живых, а мертвые — в делах мертвых.
— Довольно!
Но дух невозмутимо продолжал свой монолог:
— Было время, когда я был движим только одним желанием: моей единственной целью было остаться в живых.
Лонерин не мог его не слушать, он слишком много читал о нем и помнил, что Фольвар вызывал призрак Тиранно, когда Лонерин был еще ребенком.
«Не слишком увлекайся запретными заклинаниями. Изучай их, но не позволяй им целиком овладеть тобою, если не хочешь, чтобы тебя ожидал такой же плачевный конец, как и Тиранно. Даже чрезмерная любовь может привести к трагедии». С того дня Тиранно превратился для юноши в двойственную фигуру: он притягивал и отталкивал Лонерина одновременно, вызывая любопытство и ужас.
— Моей целью стал весь мир, — продолжал Астер, всматриваясь в Лонерина своим текучим и обжигающим взглядом. — Даже смерть не смогла потушить пылающие угли этого кровожадного желания. Ничего другого для меня не существовало. Это было грандиозной идеей, о которой я, сидя в полном одиночестве в собственном дворце, грезил до умопомрачения. Я был совсем один, и это придавало еще большее величие моим замыслам. Только Иешоль знал, чего бы я мог добиться. Именно в таком обличье я намеревался предстать перед ним, и только к этому действительно следовало бы прислушаться. Он знал, но не мог всего осознать. Только мне одному было дано представить все величие плана, основанного на этой мечте.
Лонерин изо всех сил сопротивлялся убаюкивающим напевам его голоса.
— Это — самое настоящее безумие, и ничего более.
— Ты так считаешь? — спросил дух. — А каковы твои намерения? Мне знакомы магические приемы, которыми ты воспользовался, и тебя ждет смерть. Тебе известно это?
Невероятным холодом повеяло вокруг мага. Он был сильно напуган, но попытался вынырнуть на поверхность из колодца ужаса, в который повергли его эти слова.
— Не важно. Главное то, что я доведу до конца свою миссию.
Астер улыбнулся:
— А это ты не считаешь безумием?
— Я жертвую только самим собой.
— И спасешь лишь немногих. Я принес бы в жертву целый мир и спас бы всех.
«Старые сказки. Вспомни „Хроники“, вспомни Ниал и будь непоколебим», — произнес внутренний голос Лонерина.
Но Астер не дал ему ответить:
— От этой величественной мечты ныне остался только пепел. Очень жаль, но боги, как всегда, безмолвствуют, равнодушно взирая на нас с высоты.
Неожиданно Лонерин почувствовал усталость. Он по-прежнему не ощущал собственного тела, тем не менее это была слабость и отстраненность. Это все равно что умереть и, удаляясь, медленно растворяться в окутывавшем свете. Маг попытался отвести взгляд и посмотреть на свои руки, которых он не чувствовал. Его кожа была бледной, почти прозрачной.
— Я очень устал, устал от Всплывшего Мира, от себя самого и от всех. Когда Ниал сразила меня мечом, мне стали понятны многие вещи. Моя мечта была уже при рождении мертва. В тот решающий момент я был даже рад, что кто-то меня остановил.
Лонерин с недоумением смотрел на этот образ в окружении света. В нем было столько обезоруживающей искренности. Никаких уловок и попыток сбить собеседника с толку: ничего, кроме правды. А усталость, о которой говорил Астер, Лонерин и сам ощущал каждой клеточкой собственной кожи.
— Иешоль вызвал меня силой, прервав мое пребывание в мире вечного покоя без света и тьмы. Он снова заставил меня сыграть роль, оставленную мной много лет тому назад. Ты можешь сказать, зачем я здесь? Почему мой дух, против воли, должен вернуться в это бренное тело?
Лонерин приложил все свои усилия, чтобы не терять присутствия духа. Он чувствовал, как растворяется, и это ощущение было для него внове. Где-то далеко постепенно замедлялось биение его сердца.
— Я здесь не по собственной воле. Я не знаю, что мне делать со Всплывшим Миром. Я уже не тот, что был прежде. У меня больше нет ни стремлений, ни желаний. Мною больше не правят ни благородные, ни низменные цели. Все это касается только живых, а я мертв и душой и телом. Мне нужен только покой, мой покой.
— Это на самом деле не твоих рук дело?
Астер посмотрел ему прямо в глаза:
— Я с такой болью был оторван от своего сна и с таким недовольством увидел лицо моего самого преданного слуги. Его преклонение меня раздражает, а его молитвы вызывают беспокойство. Иешоль все еще ищет во мне опору для своей веры, стремясь использовать меня теперь уже в своих целях. Я хочу избавиться от его присутствия и вернуться в небытие.
Эти слова прозвучали как зов о помощи, и Лонерин попытался вновь прийти в себя. Он понимал происходящее, но был слишком слаб. Магические чары забрали все его силы. Он умирал, поэтому нужно было торопиться.
— Если хочешь снова покоя, тогда уступи, — сказал маг.
— Я уже это делаю. — Астер замолчал на мгновение, а затем ответил на висевший в воздухе вопрос, разрядив возникшее напряжение: — Я не могу сделать это самостоятельно. Только тебе такое под силу. Я ничем не могу помочь тебе. Здесь, внутри, я — ничто. Пусть даже в теле, но меня здесь нет.
Дух протянул руки и улыбнулся чистой детской улыбкой.
— Сделай это, Лонерин, ведь так тебя зовут? Именно это имя выкрикивала твоя мать. Так сделай же, прошу тебя.
Лонерин почувствовал, что теряет сознание. Но он понимал, что если он сделает последнее усилие над собой и соберет всю свою волю в кулак, то сможет выполнить просьбу Астера.
Он посмотрел на колеблющуюся перед ним фигуру, все еще размышляя об искренности произнесенных духом слов. Возможно, что это больше не имело значения. Важно было вспомнить то, что следует делать сейчас, и собрать для этого силы. Маг сосредоточил свой рассеявшийся в этом свете дух и почувствовал странную печаль. Жалость. Это чувство больше любого другого характеризовало его жизнь, и прежде всего в этом длительном путешествии, приведшем его сюда. Жалость, жалость ко всем, даже к врагу.
Он отогнал от себя все осаждавшие его мысли и сконцентрировал в себе всю магию, проистекавшую из его тела. Биение сердца становилось все слабее.
Сеннар лишь на мгновение удержал Иешоля. Он знал, что любая магия против него бессильна. Старый маг потратил почти все свои силы на то, чтобы вновь увидеть Ниал, а оставшихся явно не хватало для того, чтобы расправиться с Верховным Стражем. Но это уже было не важно. Как бы то ни было, он сделал все от него зависящее, ведь это была дорога в один конец. Поэтому он изо всех сил сжал свои костлявые руки вокруг шеи противника. Он попытался застать его врасплох, но почувствовал, как тот ускользает у него из рук. Он едва успел заметить Иешоля, когда тот бросился к Лонерину.
Сеннар закричал, вытянув вперед руки. Прошло уже много лет, с тех пор как он в последний раз прибегал к магии во время схватки. Тогда в его могучих руках были напряжение и сила. Теперь же рукав туники оголил участок дряблой кожи его руки, покрывавшей дрожащие мускулы, словно большую не по размеру перчатку. Тем не менее он не промахнулся.
Сверкающая стена возникла вокруг Лонерина. Сеннар вспомнил Айрес, путь в Горго и времена, когда подобным приемом он спас целое судно. Сейчас даже такой поступок стоил ему непомерных усилий.