Салазар воспринял горестную весть со стоическим спокойствием. Первые дни от него, правда, не отходили, боясь, что он попытается наложить на себя руки. Стать калекой в одиннадцать лет и жить ещё тысячи без надежды на выздоровление; потерять шанс сделать прекрасную карьеру в Ордене, став отличным воином, — Годрик знал, что у Салазара был гораздо больший дар и к магии, и к боевым искусствам, — перестать ездить на охоту, лишиться возможности промчаться в звериной аниформе по лесу или степи, играя наперегонки с ветром и судьбой… На месте Салазара Годрик давно бы «случайно» напоролся на свой меч, поскользнувшись в одном из коридоров Ашкелона.
Но старший брат был намного сильнее и не мог позволить себе малодушно покончить счёты с жизнью. И поэтому он, чтобы забыться, с головой, отчаянно и безрассудно, нырнул в магию, изучая всё сразу, поражая всех вокруг своим рвением, за месяц проходя то, что многие изучают годами. В свои семнадцать лет он уже достиг звания Магистра Высшей магии и Некромантии, а также Мастера Целительства и Алхимии, и не собирался останавливаться на достигнутом. Годрик, остановившийся пока на Бакалавре Высшей магии и Мастере Боевых Искусств, только готовящийся к испытаниям на звание Магистра, восхищался братом и в душе преклонялся перед ним, но внешне вёл себя с ним так, как и до несчастья.
Салазар был признателен ему за это и никогда не укорял Годрика в своём увечье, хотя и мог бы. В конце концов, это был его собственный выбор, и он не жалел, что спас жизнь брата ценой своей собственной, загубленной и изуродованной — ведь если бы он поступил иначе, то никогда не смог бы простить себя, и вот тогда бы коридоры Ашкелона внезапно стали слишком скользкими для него… А сейчас… что ж, у него всё ещё осталась его магия — пятый уровень силы, даже выше, чем у матери и деда; вполне вероятно, что он был потенциально сильнейшим магом за всю историю Лоно Хара. А за такое нужно платить. И он заплатил. Сполна.
Глава 2
Лейла шла по коридору замка, довольно быстро, но тем не менее незаметно приноравливаясь к неровной походке Салазара, с интересом оглядываясь кругом — никто из молодого поколения клана Драако-Морте ещё не был в Хогвартсе, и Лейле всё было в новинку. Правда, замок был не такой большой, как Харалон или Ашкелон, так что они уже почти всё осмотрели, хотя прошло немногим больше получаса.
Внезапно Салазар взял её за руку, чтобы она остановилась, и указал на большой, в полный рост, портрет высокого худого мужчины, с головы до ног задрапированного в чёрную мантию; волосы были прикрыты капюшоном, и лишь несколько выбившихся тёмных прядей виднелось на бледной щеке. Аристократическая рука с длинными тонкими пальцами сжимала узкую волшебную палочку, украшенную серебристыми рунами. Красивые, немного раскосые лилово-чёрные глаза задумчиво смотрели поверх голов Лейлы и Салазара, куда-то в неизведанную даль; на изящно очерченных губах застыла неясная усмешка усталого человека.
— Кто это? — тихо спросила Лейла, завороженная увиденным.
— Салазар Слизерин, — странно усмехнулся Салазар, тоже смотря на того, чьё имя он носил. — Этот портрет видят лишь те, в чьих жилах течёт кровь Слизерина, или лонохарцы, владеющие Высшей магией. Мне дядя однажды рассказывал о нём. Он ни с кем не говорит, хоть и живой, — только смотрит и ждёт чего-то…
— Он красив, — задумчиво пробормотала Лейла. — Я представляла его другим — мрачным, сухим и жестоким… а он какой-то… уставший…
— Как и я… — еле слышно вздохнул Салазар, отведя взгляд, думая, что Лейла не услышит его.
Но девушка вздрогнула, повернулась к нему и, обняв, потёрлась щекой о его плечо:
— Не надо, Салазар. Всё будет хорошо. Только не сдавайся, слышишь?
Слова были просты, но столько неподдельного чувства таилось в них, что у Салазара защемило сердце. Он, уже не таясь, глубоко вздохнул и прижал её к себе, машинально гладя чёрные непослушные кудри, рассыпавшиеся по её спине.
— Мне тяжело, Лейла, — глухим голосом признался он. — Я боюсь, что не выдержу…
— Ты не один. Я всегда буду с тобой и помогу тебе, — она подняла голову, встречая не по годам мрачный и тяжёлый взгляд тёмно-серых, как грозовые тучи, глаз, в глубине которых плескалась затаённая душевная боль, и невольно потянулась к губам Салазара, ощущая и напряжение его тела, и — с горечью — еле заметную предательскую дрожь в правой ноге, очень устававшей во время ходьбы.