Гораздо более серьезный успех обещала демонстрация художественных лент, которые могли бы ненавязчиво продемонстрировать немецкому зрителю преимущества западного (в первую очередь американского) образа жизни. В США такие фильмы тщательно отбирались и потом пользовались немалым успехом в немецких кинотеатрах, хотя в иной культурной среде главный посыл ленты считывался далеко не всегда. Кроме того, немцы, привыкшие к нацистским пропагандистским фильмам, часто воспринимали изображение жизни в США в американских кинолентах как пропаганду, не имевшую ничего общего с действительностью [Fay 2008]. Перед художественными фильмами в обязательном порядке показывали еженедельный киножурнал «Мир в кино».
С 1947 г. были начаты программы молодежного обмена между Германией и США, в немецких городах создавались дискуссионные клубы, проводились мероприятия, призванные привить наиболее активной части немецкого общества демократическую культуру. Однако вполне очевидно, что такие меры не могли — да и не ставили целью — охватить большое число людей.
Немалую роль играли и личные контакты. Американские власти достаточно быстро отменили «запрет братаний» и, более того, стали поощрять общение между военнослужащими и местным населением. Вокруг военных баз вскоре сложилась целая «экосистема» — от немецкого обслуживающего и вспомогательного персонала до спекулянтов, выменивавших сигареты на сувениры нацистской эпохи, и девушек, готовых за ценные подарки составить компанию американскому солдату. Обилие таких девушек не осталось незамеченным и вызывало в немецком обществе широкий спектр эмоций — от зависти до осуждения. За ними вскоре закрепилось прозвище «Вероника Спасибо» (Veronika Dankeschön, образовано от англоязычной аббревиатуры VD — venereal disease) [Jähner 2019: 161]. Речь шла не только о более или менее открытой проституции: за 1946-49 гг. около 20 тыс. немецких девушек покинули Германию в качестве жен американских военнослужащих [Taylor 2011: 141].
Тем не менее все больше немцев — в первую очередь молодых — оказывались вовлеченными в межкультурную коммуникацию, постепенно усваивая «американский стиль жизни». В моду вошли джинсы, привезенная из-за океана музыка, новый дизайн повседневных вещей, на фоне которого предметы старой эпохи казались архаичными. Это усугубляло и так существовавший в немецком обществе конфликт поколений — между «отцами», вернувшимися с войны и стремившимися возвратить себе контроль над семьей путем «эрзац-войны против собственных детей» [Jähner 2019: 251], и «детьми», многие из которых росли без отцов и были склонны считать представителей старшего поколения неудачниками.
В 1946-47 гг. западные державы-победительницы приняли еще одно исключительно важное решение, взяв курс на восстановление западногерманской экономики. Первое время после войны политика в этой сфере была достаточно непоследовательной и противоречивой. С одной стороны, победители несли ответственность за население оккупационных зон; с другой — никто не стремился облегчать участь немцев за счет собственных граждан (в особенности это касалось англичан и французов, собственная экономика которых находилась далеко не в лучшем состоянии). Для немецкой промышленности были установлены квоты, значительно более низкие, чем довоенный уровень производства. Так, в марте 1946 г. эти квоты составили 39 % для производства стали, 40 % — для химической промышленности, 54 % — для цветной металлургии [Benz 1992: 160]. Эти объемы являлись совершенно недостаточными для того, чтобы обеспечить нормальное функционирование экономики, однако опасения быстрого возрождения германской промышленности на первых порах перевешивали.
Кроме того, было широко распространено представление о том, что страдания немцев пойдут им только на пользу, поскольку приведут к осознанию действительных причин катастрофы, осознанию собственной вины и ответственности. В 1945 г. в одной из директив американского командования значилось: «Немцам необходимо объяснить, что ведение Германией тотальной войны и фанатичное сопротивление нацистов разрушили немецкую экономику и сделали хаос и страдания неизбежными, поэтому они не могут уйти от ответственности за то, что сами себе причинили» [Brenner 2016: 115]. Одно из первых обращений фельдмаршала Монтгомери к населению британской оккупационной зоны также содержало пассаж о том, что немцы должны осознать: они сами виновны в своих бедах [Benz 1992: 77]. Как уже было сказано выше, ничего подобного не происходило. По словам С. Дагермана, «от людей, оказавшихся этой немецкой осенью в нужде и нищете, требовали, чтобы они учились на собственном несчастье. Никто не думал о том, что голод — плохой учитель» [Дагерман 2023: 23].