Отдельной категорией были немецкие военнопленные, остававшиеся на территории Советского Союза; им были адресованы самые горячие симпатии западногерманского общества. Совершенные ими преступления уже никого не интересовали.
Рассуждения К. Ясперса и Т. Манна о коллективной вине и ответственности интересовали в первое послевоенное десятилетие лишь весьма ограниченный круг людей. Более того, человека, который стремился привлечь внимание к проблемам жертв нацизма и соучастия в преступлениях режима большого количества немцев, легко могли обвинить в том, что он пытается спровоцировать гражданскую войну. Весьма показательна биография Филиппа Ауэрбаха — еврея, бывшего узника концлагеря, который после окончания войны занимал ряд ответственных постов в различных административных органах (в частности, государственного комиссара по делам жертв расовых, политических и религиозных преследований в Баварии). Ауэрбах выступал за немедленную и эффективную помощь всем жертвам национал-социализма, а также привлекал внимание к коричневому прошлому многих государственных функционеров ранней ФРГ. В итоге в 1952 г. ему был предъявлен ряд обвинений, и он предстал перед судом, все члены которого являлись бывшими членами НСДАП. Осужденный на два с половиной года тюрьмы, Ауэрбах покончил с собой; два года спустя дело было пересмотрено, приговор признан ничтожным [Brenner 2016: 259–263].
Отказ от обсуждения коллективной и индивидуальной вины и ответственности поощрялся федеральным правительством. Первый федеральный канцлер К. Аденауэр с момента образования ФРГ взял курс на интеграцию бывших национал-социалистов в новую систему. Аденауэр прекрасно понимал, что новая республика не имеет широкой поддержки у населения — скорее к ней относятся равнодушно, — и стремился в первую очередь не допустить формирования мощного антигосударственного течения, во главе которого могли бы стать представители старой элиты, считающие себя немецкими патриотами, которым нанесли незаслуженную обиду. Политика по отношению к бывшим соучастникам нацистских преступлений оказывалась в итоге весьма великодушной при одном условии: если они хотя бы внешне демонстрировали лояльность новой системе.
Первый федеральный канцлер в личных беседах говорил, что не верит и никогда не верил в людей; это во многом определяло принимаемые им решения [Dahlhoff 2015: 27]. Политика Аденауэра заключалась в том, чтобы интегрировать старые элиты в новое государство и тем самым обезвредить их. Вопрос о том, действительно ли человек стал искренним сторонником демократии или продолжал в глубине души тосковать о старых добрых временах, имел сугубо второстепенное значение. Столь же второстепенным становился вопрос о его прошлых деяниях — существовал своего рода консенсус, заключавшийся в том, что преступления совершала верхушка НСДАП и СС, а обычные администраторы, дипломаты или юристы просто выполняли свою работу, не испытывая симпатии к нацистам и время от времени предотвращая еще худшие преступления.