Уже в своем первом правительственном выступлении 20 сентября 1949 г. Аденауэр заявил: «Денацификация принесла много несчастья и много вреда. Действительные виновники преступлений, совершенных в эпоху национал-социализма и во время войны, должны быть наказаны. Однако в остальном мы не должны больше делить людей в Германии на два класса: политически безупречные и небезупречные. Это разделение должно исчезнуть как можно скорее». И далее: «Федеральное правительство полно решимости везде, где это представляется допустимым, оставить прошедшее в прошлом» [Erste Regierungserklärung… 2001]. В дальнейшем в партийно-политическом дискурсе закрепилось обозначение бывших нацистов как «совершивших ошибку»; утверждалось, что ошибиться может каждый и ошибку нужно прощать [Frei 2002: 29].
31 декабря 1949 г. специальным законом об амнистии были отменены все наказания для «мелких преступников» — тех, кому был назначен денежный штраф или тюремное заключение сроком менее шести месяцев. По словам Н. Фрая, этот закон «представлял собой акт в высшей степени символический в политическом отношении <…>. Впервые на федеральном уровне получил подкрепление менталитет “просто оставим все в прошлом”, уже возникший в немецком послевоенном обществе» [Frei 2002: 25].
В мае 1951 г. был принят «Закон о завершении денацификации», позволивший всем бывшим нацистским преступникам занимать должности на государственной службе. Итоги уже были описаны выше: в органах власти ранней ФРГ весьма высокую долю руководящих кадров составляли люди с коричневым прошлым. К примеру, в 1953 г. 60 % всех глав департаментов в министерствах ФРГ являлись бывшими нацистами. В Министерстве иностранных дел эта доля была еще выше [Taylor 2011: 342]. Аденауэр в 1951 г. заявил по этому поводу: «Мы нанесем стране больший ущерб, если создадим министерство из господ, которые полны благих намерений и обладают прекрасными качествами, но ничего не понимают в этом деле» [Dahlhoff 2015: 373]. Согласно другому законодательному акту, принятому во исполнение ст. 131 Основного закона, чиновники, уволенные победителями сразу после войны из-за их нацистского прошлого, могли претендовать на компенсации, пенсии и возвращение на службу. Одновременно был принят закон о компенсациях пострадавшим в период национал-социализма [Dahlhoff 2015: 377]. В 1954 г. появился еще один закон об амнистии, частично касавшийся преступлений, совершенных в последние месяцы существования Третьего рейха. В итоге «к середине 1950-х гг. лишь крошечное меньшинство преступников напрямую расплачивались за свои прошлые деяния» [Frei 2002: 91].
Возникшее в результате этих мер положение дел воспринималось как весьма несправедливое уже некоторыми современниками описываемых событий. «Ганс Хунгерман стал оберштурмбаннфюрером и ведал в нацистской партии вопросами культуры. Он воспевал эту партию в пылких стихах, поэтому у него в 1945 г. были неприятности и он потерял место директора школы; но с тех пор его притязания на пенсию давно государством признаны, и он, как бесчисленное множество других нацистов, живет припеваючи и даже не думает работать. Скульптор Курт Бах просидел семь лет в концлагере и вышел оттуда нетрудоспособным калекой. Нынче, через десять лет после поражения нацизма, он все еще добивается маленькой пенсии, подобно другим бесчисленным жертвам нацистского режима. Он надеется, что ему наконец повезет и он будет получать семьдесят марок в месяц; это составляет около одной десятой той суммы, какую получает Хунгерман, а также около одной десятой того, что уже много лет получает от государства руководитель гестапо, организовавший тот самый концлагерь, где искалечили Курта Баха, не говоря уже о гораздо больших пенсиях, которые выплачиваются всякого рода генералам, военным преступникам и именитым партийным чиновникам» — так завершал в середине 1950-х гг. свой роман «Черный обелиск» Эрих Мария Ремарк [Ремарк 2014: 477].
И действительно, эта часть политики Аденауэра может быть оценена не только как спорная с моральной точки зрения, но и как весьма неоднозначная по своим последствиям. С одной стороны, она предотвратила формирование правой антигосударственной оппозиции, позволив демократическим институтам утвердиться в ранней ФРГ. С другой — имела определенные долгосрочные негативные последствия, в частности спровоцировав масштабные общественные конфликты и радикальный молодежный протест конца 1960-х гг. Широко пропагандировавшийся восточногерманскими властями тезис о том, что ФРГ является лишь продолжением Третьего рейха под новой вывеской, находил отклик у части западногерманской молодежи, поскольку в его основе лежали определенные реальные факты.