В общем и целом для послевоенного западногерманского общества были характерны аполитичность, стремление уйти в частную жизнь, ориентация на личный экономический успех. Лишь меньшинство являлось искренними сторонниками демократии, однако куда большее количество людей было готово демонстрировать лояльность системе, способной обеспечить порядок и благоприятные экономические условия. Общество ранней ФРГ не было демократическим, его можно назвать скорее индифферентным и конформистским. Многие западные немцы, возможно, не были всем сердцем привязаны к новой системе, но и выступать против нее не видели ни малейшего резона. Они могли сохранять критическую дистанцию по отношению к демократии, предпочитая ей авторитарные формы, или являлись конформистами, «демократами по случаю» [Schwelling 2001: 192].
Именно порядок, а не свобода являлся главной ценностью для многих западных немцев. Аденауэр прекрасно использовал эти умонастроения. Его собственный образ и образ возглавляемой им партии — добропорядочная, консервативная, немного старомодная, не склонная к авантюрам — были рассчитаны на симпатии многих немцев старшего и среднего возраста. Электоральные успехи христианских демократов в 1950-е гг. действительно свидетельствовали о том, что лозунг «Никаких экспериментов!» встречал живой отклик у избирателя. По словам В. Бреннера, «на протяжении долгих лет реальный успех на выборах сопутствовал только тем партиям, которые обещали своим избирателям ничего или почти ничего не менять» [Brenner 2016: 4].
О том, насколько значительной ценностью являлись порядок и соблюдение правовых норм, свидетельствовали и высокие рейтинги Федерального конституционного суда — на протяжении всей истории ФРГ он с большим отрывом лидировал в списке государственных институтов, которые пользуются доверием граждан [Dahlhoff 2015: 127].
Аполитичность многих западных немцев имела и другую сторону: идеи национализма лишились своей былой популярности. Х. Йенер называет западногерманское общество 1950-х гг. «несентиментальным обществом компромисса» [Jähner 2019: 86]. Желающих жертвовать собой или хотя бы прилагать существенные усилия ради великой идеи было в этом обществе откровенно немного. Кроме того, национализм был скомпрометирован поражением в войне и последующим унизительным опытом оккупации. По словам К. Ярауша, «отказ от радикального национализма после 1945 г. стал результатом сложной комбинации вводимых союзниками ограничений и усилий по перевоспитанию, с одной стороны, и процессами обучения и адаптации в германском обществе — с другой» [Jarausch 2006: 62]. Национальная идея не пользовалась популярностью в том числе и потому, что концепция единого народного организма немедленно ставила на повестку дня вопрос о коллективной вине и ответственности, от которого большинство немцев старалось уйти. «Патриотизм немецкой марки» сменял «немецкий патриотизм».
Впрочем, это, опять же, не означает, что перемены были мгновенными. В западногерманском обществе оставалось еще достаточно людей старшего поколения, для которых национальная идея играла большую роль. К их числу принадлежали не только избиратели, но и политики. Как у социал-демократов, так и у христианских демократов можно в этот период обнаружить явный крен в сторону немецкого национализма — не только тактический ход, но и отражение искренних воззрений многих функционеров указанных партий, включая лидера СДПГ К. Шумахера [Frei 2002: 203].
И тем более уход со сцены национализма не означал, что связанный с ним комплекс представлений также остался в прошлом. К примеру, для представителей старших возрастов был характерен бытовой консерватизм. 1950-е гг. в ФРГ проходили во многом под знаком борьбы за «традиционные ценности», сохранение нравственности, против «американизации». Мишенью критики становились комиксы, голливудские фильмы (показ которых требовали ограничить), всевозможная эротическая продукция. Много говорилось о необходимости защищать молодежь от растления нравов, чему сама молодежь, естественно, была отнюдь не рада [Jahner 2019: 249]. Появление в 1951 г. на экранах фильма «Грешница», главная положительная героиня которого была проституткой, вызвало бурный протест части общественности. В особенности активны на этом поприще оказывались, что неудивительно, недавние убежденные нацисты. Риторика «традиционных ценностей» при этом не сильно отличалась от той, которая была принята во Втором и Третьем рейхе.
Эту риторику в определенной степени поддерживали и церкви, все еще пользовавшиеся значительным влиянием в германском обществе. Более половины немецких католиков и около четверти протестантов регулярно посещали богослужения [Dahlhoff 2015: 182]. У церквей имелся немалый авторитет — считалось, что они смогли сохранить определенную независимость в годы Третьего рейха и поддерживали «тихое сопротивление» режиму. И западные державы-победительницы, и политическая элита ФРГ придавали большое значение работе с церковной иерархией. Это позволяло немецкому духовенству выступать в роли достаточно самостоятельного игрока. Оно позиционировало себя в первую очередь как защитника интересов паствы (пример кардинала Фрингса уже приводился выше) и с этой позиции могло критиковать деятельность оккупационных властей. Хотя, как и другие немцы, церковные иерархи не стремились критически разобраться в темных эпизодах своего прошлого (использование подневольного труда, молчание о преступлениях), они в целом поддерживали новый порядок. Поддержка церквей также способствовала тому, что общество приняло молодую республику.