— Жив-здоров? — поинтересовался Виктор, оглядывая меня со всех сторон.
— Почти, — кивнул я. — Только вот спать хочу, умираю. У тебя кофе нет?
— Кофе ему, — фыркнул Виктор. — Кофе — это вообще буржуазный напиток.
— И хрен с ним. Шоколад тоже буржуазная еда, а мы трескаем за милую душу.
— Сравнил! — возмутился комиссар. — Шоколад — это вкусно, а кофе — горечь одна.
— Значит — если горько, то буржуазный напиток, а сладко — это пролетарская еда?
— Именно так, — захохотал комиссар бригады. Потом вздохнул: — Между прочем, я тоже хочу спать. Я, товарищ Аксенов, уже который раз из-за тебя не высыпаюсь? То его расстреливать собираются, то в большие начальники определят, то застрелить захотят. Вовка, отчего у тебя все, не как у людей? Я уже дрых без задних ног, бойцы прибегают, говорят: Аксенов, мол, от целого взвода контриков отстреливался, хорошо наш патруль на помощь пришел.
— Вот так и рождаются сказки, — вздохнул я. — Не так все было, попроще.
— Да я уже знаю, — отмахнулся комиссар. — Ануфриев красноармеец толковый, все разъяснил. Мол — выстрелы услышали, прибежали, а там товарищ Аксенов в одиночку трех вражин завалил: одного насмерть, двоих подранил. Я поначалу подумал — жив Володька, пойду-ка я дальше спать, завтра все подробно узнаю, но не выдержал. Вдруг, думаю, ранен, а бойцы не заметили.
— Да нет, все нормально. Жив и не ранен.
— Скажи-ка лучше, товарищ начальник губчека и все такое прочее — ты когда охраной обзаведешься? Если своих людей не хватает, у нас попроси. Или мне комбригу сказать, чтобы он тебе бойцов выделил для охраны? Я даже могу сходить к начдиву, который тебя после случая с Конасовым шибко зауважал.
— Вить, а ты сам-то отчего без охраны ходишь?
— Сравнил, — усмехнулся Виктор. — Я простой комиссар, нас таких много. Кому я нужен-то, чтобы охрану брать? А ты, как-никак, начальник ЧК.
— Так и я-то кому нужен? Подумаешь, нашлось три юных придурка. И что, из-за трех оболтусов посмешище из себя делать? Так кофе, значит, у тебя нет?
— Так какой тебе кофе? — возмутился Виктор. — Вон, шинелку кинь в угол или стулья составь и дрыхни. И телефон отключи. У тебя еще часа два есть, успеешь выспаться. Ставят начальниками всяких бестолочей, переживай за них.
Комиссар еще что-то бурчал — мол, зажрались тут некоторые начальники, уже и на полу не хотят спать, как приличные люди, и ушел.
Я решил последовать Витькиному совету — сдвинул вместе собственное кресло и стулья для посетителей, решив урвать хотя бы часок.
Но как только улегся, сон отчего-то слетел. Вспомнил юнцов, которые «охотились» на меня. Сколько им лет? Семнадцать-восемнадцать, не больше. И что потом скажут? А скажут, разумеется, они же дети, ничего не понимали, а палач города Архангельска Аксенов убил ребенка. Ладно, хрен с ними, пусть говорят. Обо мне и так много что скажут, эпитетом больше, эпитетом меньше, уже без разницы.
Я уже примерно представлял, что выяснится после арестов и допросов. Юные пламенные революционеры решили убить начальника губчека, потому что тот проявляет излишнюю мягкотелость и либерализм по отношению к бывшим белогвардейцам, расстреливает чрезвычайно мало (Да, а сколько расстреляно? Человек сто, не больше, да и то, в основном, мародеры и уголовники), а после его — то есть моей смерти, в городе развяжут настоящий террор. А ведь и развяжут. Москва, узнав о смерти своего особоуполномоченного пришлет целый эшелон, и начнут расстреливать правых и виноватых.
Еще не давал покоя судоремонтный завод. Я там был пару раз, осматривал. Все-таки, помимо руководства Архчека я еще и Председатель комиссии по расследованию последствий интервенции. Хорошего пока мало: доки затоплены, причалы и краны разрушены, станки бездействуют из-за нехватки сырья и электроэнергии. Покамест руководству завода поручено подсчитать ущерб, наметить план по восстановлению, а рабочие, в основном, разгребают завалы, убирают мусор.
Мысли сами перенеслись к делам Комиссии. Там еще столько требуется сделать, что работы хватит на полгода, если не на год, а Москва уже начинает тормошить. Ладно, материальный ущерб мы подсчитаем. По судам, угнанным в Англию или затопленным — все более-менее ясно. А как быть с убылью населения? Я, разумеется, дал поручение отправить во все уезды и волости запросы по текущему количеству жителей, сравним потом с тем, сколько проживало в губернии накануне войны, но цифры будут очень неточными. Навскидку — Архангельская губерния потеряла около четверти населения. Но все потребуется уточнять: кто-то эмигрировал, кто переехал, кто-то в Красной армии. Земля скоро «отойдет», придется раскапывать могилы, считать расстрелянных. И все обязательно фотографировать. А убыль лошадей, крупного рогатого скота? Надо самому съездить на Мудьюг и Иоканьгу, где уничтожили три четверти заключенных. Еще отдельной строкой у меня стояло использование химического оружия. Где оно было использовано, кем, какие отравляющие вещества задействованы?