Стасова закончила, дав понять, что сказала все, что она могла сказать в приватной обстановке. Что ж, неплохо. Значит, я произвел впечатление на наркомов. Впрочем, а я разве сомневался?
Елена Дмитриевна ушла, Наталья отправилась умываться, а я принялся обжаривать «архангельские» сухарики, использовав остатки подсолнечного масла.
— Опять вкусно пахнет, — сообщила Наталья, выходя из ванной.
— Дверь надо запереть, — озабоченно сказал я. — Иначе опять кто-нибудь на халяву припрется.
— На халяву? — наморщила носик Наталья.
До чего же эти графья бестолковые. Простых слов не понимают. Пришлось пояснить, что «халява» — это даром.
Чайник вскипел, и мы уселись пить чай с моими «пирожными».
— Вот видишь, какой я хозяйственный. Буду тебя драниками кормить, сухари жарить. А ты за меня замуж не хочешь выйти. Вот, честное слово, не поверю, что из-за отъезда. Какая разница, в каком статусе ты уедешь?
— Володь, а тебе-то это зачем?
— Ну вот, опять ты разговариваешь, как старый еврей, — слегка психанул я.
— Можно подумать, ты много видел евреев, — повеселела Наталья. Потом, став серьезнее, сказала: — Если подумаешь как следует, то все поймешь. Володя, есть такая старая пословица «Pacta sunt servanda».
— При чем здесь международное право? — не понял я. Посмотрев на слегка удивленную Наталью, вздохнул: — Наташ, ты сказала «Договора должны соблюдаться». Ну и что с того? Ты мне сейчас хочешь что-то втолковать о заключении сепаратного Брестского мира, или что? Наталья, перестань умничать, скажи по-русски.
— Да я не умничаю, — догрызая последний сухарик, сказала Наташа. — Просто не знаю, как тебе правильно сказать. Если по-русски — дал слово, держись, а не дал, крепись. Теперь понятно?
— Не очень.
— Володя! — резко сказала Наталья, ставя на стол недопитый чай. — У тебя провалы в памяти или просто прикидываешься? Ведь ты уже сделал предложение девушке.
И тут до меня стало доходить. И впрямь, я же когда-то сделал предложение. Вернее, не совсем предложение.
— Наташ, я и думать о ней забыл, — растерянно пробормотал я. — Я Полину последний раз видел... сейчас вспомню... в ноябре восемнадцатого, а теперь у нас май двадцатого. Полтора года прошло. Да она, наверное, уже замуж вышла.
— А ты узнавал? — спросила Наташа. — Может, страдает девчонка, от тебя весточку ждет? Ты ей за все время хотя бы одно письмо написал?
Я только пожал плечами. Возможно, вспоминал о Полине, но эти воспоминания сразу куда-то улетучивались.
— Наташ, я даже не думал, что у нас все серьезно.
— И спал с ней ты тоже понарошку? Володя, я тебе говорила, что я тебя очень люблю. Но пока ты не разберешься с той девушкой, со своими обещаниями, извини, замуж за тебя пойти не смогу. Может, меня как-то неправильно воспитывали, но я всегда считала, что слово надо держать.
Глава 20. Польский фронт
Пополнение на польский фронт уходило с Брестского вокзала. Эшелоны занимали несколько путей, а их пассажиры: будущие бойцы и командиры шестой дивизии толпились на перроне, спеша накуриться или нацеловаться. Тут и там мелькали бутылки с самогонкой, которые командиры старательно «не замечали».
Прямо на перроне, мешая народу, стояла трибуна, на которую время от времени выходил очередной оратор. Никого из достаточно «крупного» масштаба. Ни тебе Троцкого, ни Склянского, а сплошь представители партийных организаций Москвы без указания должности.
— Володька, кто говорил, что я буду в седле сидеть, как собака на заборе? — вдруг пристал ко мне комиссар дивизии.
— А кто про такое говорил? — сделал я удивленный вид. — Я про собаку ничего не говорил. Я сказал — как мешок с картошкой.
— Так вот, сам ты мешок на заборе, а для меня автомобиль выделен! — торжествующе сообщил Виктор.
Автомобиль, это правильно. Чапаев, насквозь сухопутчик, тоже не на коне скакал, а авто предпочитал.
Мы вдоволь наслушались агитаторов, через одного повторявших фразу о неизбежной победы Мировой революции, о загнивающем трупе мирового капитализма и о польских пролетариях, ожидающих освободителя — Красную армию. Еще немного — сам начну во все это верить.
— Володь, — отвел меня в сторону комиссар. Оглядевшись — не слышит ли Анна, попросил: — Ты о девчонке позаботься, если что.
Дурак ты Витька. Можно подумать, что сам бы до этого не додумался. Но если Спешилова убьют, поймаю товарища Тухачевского и пристрелю, и пусть потом меня судят. Придумаю, в чем его обвинить, ежели что. Лучше бы будущего красного маршала пристрелить еще до начала операции, а на его место поставить кого другого, например, Фрунзе, но теперь уже поздно. Но вслух сказал: