Мало кому из этих людей случалось попасть во внутренние районы Африки, узнать ее жизнь. Они и не задавались такой целью. Золото, перец, рабы – все ценное, чем можно было набить трюмы, – вот на что были устремлены их помыслы. По поручению своих хозяев, обычно монархов Западной Европы, они создавали на побережье торговые фактории (обычно не дальше чем в дюжине миль от полосы прибоя) и, по мере того как росло чувство уверенности и увеличивались барыши, превращали эти фактории в форты с постоянным гарнизоном. Если смертоносная лихорадка косила ряды солдат, на смену умершим прибывали новые. Немало таких живописных старинных крепостей сохранилось и поныне. Забавно, что премьер-министр нынешней Ганы живет в одной из них.
Таким образом, сведения первых европейцев об Африке ограничивались береговой линией. Да и она интересовала их лишь с точки зрения торговых возможностей или как место для сооружения арсеналов. Никакого интереса к самой стране и ее народу они не испытывали. И если отчеты христианских миссионеров, поселившихся в других частях света, представляют большую ценность, то сведения об Африке не позволяют этого сказать, разве что какой-нибудь неисследованный и неизученный архив неожиданно порадует нас погребенным в нем сокровищем.
Не будет преувеличением сказать, что в наших руках были бы совсем иные исторические документы об Африке, если бы не вмешательство работорговли.
Великое искажение
Работорговля в Африке превзошла по своим масштабам все доселе виданное и оказала на ее развитие огромное влияние. Европейская торговля рабами отличалась от внутренней работорговли в Африке, которой издавна занимались арабы и многие африканские государства. Отличалась она и от домашнего рабства, характерного для африканского общества железного века. Заморская работорговля стоила Африке значительно дороже. Это была катастрофа огромных масштабов, которая не шла ни в какое сравнение с ужасами завоевательных войн, происходивших в Африке. Она была для этого континента тем же, чем «черная смерть» – чума – для Европы в средние века, когда ее жертвой становилась треть европейского населения, она была страшнее чумы, ибо ее социальные последствия были неизмеримо тяжелей. Чумная эпидемия «затухала» через несколько лет, а работорговля длилась более четырех столетий. За этот период Африка и Европа вырастили поколения людей, отравленных ядом бесконечного презрения к человеческой жизни.
Спрос на африканских рабов в Европе впервые начал удовлетворяться еще в 1441 году, когда португальская флотилия, выйдя из Сенегальского залива, бросила якорь в Лисабоне. С той поры «товар» из Африки поступал непрерывно сотни лет, по мере того как португальцы и их соперники продвигались все дальше к югу вдоль берега и утверждались в этих местах. К началу XVI века в Португалии появились целые районы, где негритянских рабов было больше, чем местных жителей. Еще большим спросом пользовались черные рабы на Карибском море и в Бразилии. Судя по документам, американский рынок был практически ненасытным. Это обстоятельство раздуло работорговлю до невероятных размеров. В результате вызванных ею войн погибли миллионы людей.
Голые цифры память обычно не удерживает. Может быть, примеры, которые я приведу, помогут запомнить цифры, говорящие о масштабах работорговли. Недавно один португальский историк заявил, что между 1486 и 1641 годами только с берега Анголы было увезено 1389 тысяч рабов – иными словами, этот и без того не густо населенный район терял ежегодно 9 тысяч человек. В отчете Филиппу II говорится о 52 053 рабах, вывезенных в Бразилию из Анголы с 1575 по 1591 год, – примерно по 2 тысячи рабов в год. Кадорнега оценивает число африканцев, ввезенных в Бразилию главным образом из Анголы и Мозамбика между 1580 и 1680 годами, в миллион человек, то есть по 10 тысяч человек каждый год. Позднее цифры станут еще более внушительными. А ведь Ангола и Мозамбик – только два из многих районов, куда работорговцы совершали разбойничьи набеги.