- Лешка, подари мне ее.
Алексей вытряхнул из пачки папиросу, помял ее, подул в мундштук, чиркнул спичкой. Долго смотрел, как струйка дыма тянется вверх, к желтому квадратному, размером в целый стол, абажуру.
Семенов ждал.
- Она не вещь, лауреат, - наконец медленно проговорил Алексей, по-прежнему глядя на действующий папиросный вулканчик, - даже не сюжет для рассказа... Допустим, уйду я сейчас, оставлю вас одних, а у тебя язык опять кое-куда прилипнет.
- Не прилипнет, - яростно сказал Семенов. - Точно знаю!
- Ишь ты, знает он... Все не так просто, Семенов, надо учитывать массу факторов. Например, такой: а что я буду делать один?
- Леха, не пудри мне мозги. У тебя таких Ленок...
- Но мне она тоже нужна, Семенов, вот ведь какая штука. А ты мне предлагаешь куковать у разбитого корыта.
- Я тебе справлю новое.
- В каком смысле?
- В переносном.
- Не понял.
- Ты издал отличный роман, Алексей.
- Тебе так кажется?
- Я в этом уверен. И, надеюсь, не только я.
- Спасибо за доброе слово, лауреат, оно, как известно, и кошке приятно... - ткнул недокуренную папиросу в яшмовую пепельницу, встал, намеренно лениво потянулся. - А мне, пожалуй, и вправду пора. Устал я что-то. Позвать Ленку?
- Не надо, - быстро проговорил Семенов. - Я скажу ей, что тебя срочно вызвали в Союз писателей.
- Она не поверит, но это - ваши проблемы... Ладно, Владик, пока, удачи тебе.
И тихонько, тихонько, чуть ли не на цыпочках - по длинному коридору неуютно-огромной квартиры Семенова, аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь.
А Пашка Талызин ухитрился врезать Алексею, смачно шлепнуть его по скуле - да так, что поплыл Алексей, судья на ринге даже счет начал. Но Алексей в панику не впадал, слушал неторопливые: "Один... два... три...", умно пользовался нежданной, хотя и неприятной передышкой, отдыхал, а на счете "восемь" встряхнулся, принял боевую стойку.
Судья крикнул:
- Бокс!
И Алексей с удвоенной яростью двинул на Пашку, заработавшего на нечаянном нокдауне паршивое очко, провел серию по корпусу и, не думая о дешевом джентльменстве, ударил правой в бровь противника, точно попал и сильно.
И тут раздался гонг: второй раунд закончился.
Алексей отправился в свой угол, а краем глаза заметил: Пашка шел к себе, прижав бровь перчаткой.
- Этот самый моментик мне больше всего и люб, - с садистским удовольствием сказал черт.
Где сейчас странствовала душа Алексея Ивановича? Похоже, она уже выбралась за пределы Солнечной системы, похоже, неслась она прямым ходом к Альфе Эридана или к Бете Тукана, а может, к Тау Кита она шпарила, пожирая уму непостижимые парсеки, поскольку фантасты допускают наличие разума именно в Тау Кита.
Но парсеки парсеками, а вопрос проклюнулся сам собой:
- Чем же он тебе так люб, моментик этот?
- Контрапункт боя, - немедля ответил черт. - Переход на иной космический! - уровень нравственности, какой, к слову, существует в планетной системе Тау Кита.
- Разве там есть жизнь? - заинтересовалась душа Алексея Ивановича.
- Смотря что считать жизнью, - философски озадачился черт. - Одни живут так, другие эдак, а третьи вовсе наоборот, не говоря уже о пятых или тридцать вторых. И каждый считает свою жизнь единственно верной, и каждый по-своему прав, уж поверь мне, я знаю, я всякого навидался. А мы живем дальше, старик!..
Ах, каким счастливым, каким радостным, каким ярким было утро воскресного дня! Газетный киоск у дома открывался в семь утра. Алексей, по пояс высунувшись в окно, смотрел на улицу, видел, как собирается небольшая очередь у киоска, как ждут люди, пока киоскер примет газеты и откроет ставенку, а когда первые покупатели отошли, разворачивая на ходу утренние номера, Алексей пулей выскочил из квартиры, рванул вниз по лестнице, живо пристроился в хвост очереди. Он знал, что сегодня опубликовано, но хотел сам, своими глазами увидеть то, о чем ему накануне под ба-альшим секретом сообщили ба-альшие люди.
Купил газету, не разворачивая, сдерживая нетерпение, вышел на Тверской бульвар, уселся на первую лавочку и только тогда глянул. Вот оно! Все точно! Свершилось: он - лауреат! Пусть третьей степени, но все же, все же! Не зря ездил на Урал, не зря мерз в дырявом бараке, жрал прогорклые макароны, не зря заполнял дешевые блокноты километрами записей, не зря полгода не вставал из-за стола, свинчивая, склеивая, спаивая громоздкую конструкцию романа. Он не стал ему близким, этот роман, не стал плотью его и кровью, но сколько сил он в него вложил! И ведь получилось, все о том говорят! А теперь - премия...
- Читали? - вывел его из оцепенения чей-то голос.
- Что? - глянул тупо: рядом сидел высокий худой старик в длиннополом пальто, в жесткой шляпе, даже в пенсне - ну, прямо чеховский персонаж.
- Списочек, - старик ткнул в газету желтым янтарным пальцем.
- Да, просмотрел.
- А роман этот?
И само сказалось:
- Не пришлось. А вы?
- Проштудировал, как же. Советую полистать: характерная вещица.
- Характерная - это как?
- Для нашего времени. Время у нас быстрое, громкое. Спешим жить. И писать спешим. Вернее, описать время.
- Плохой, что ли, роман?
- Не плохой, а характерный. Нужный сегодня.
- А завтра?
- Завтра другой нужен будет... Да вы не сомневайтесь, прочтите. Если б не нужен был, премию не дали бы, - он встал, приподнял шляпу. - Честь имею, - и удалился в аллею. Не ушел, а именно удалился.
- Что же ты делаешь, черт? - возмутилась душа Алексея Ивановича. - Не было такого разговора.
- Ты просто забыл, - нахально соврал черт.
- Ничего я не забыл. Отлично помню то утро. Я купил газету и вернулся домой, а через полчаса приехал Семенов с Леной, шампанское пили. Хорошее шампанское, брют... Передергиваешь, чертяка, сочиняешь. И главное - плохо. Весь эпизод - чистой воды литературщина, фальшивка. Старика какого-то выдумал, сконструировал, чеховского...
- Тебе, выходит, можно конструировать, а мне нет? - защищался черт.
- Тебе нет. Обещал экскурсию в _реальное_ прошлое - выполняй.
- Ладно, будет тебе реальное.
И все-таки устал Алексей, устал, как ни хорохорился. Сидел, расслабившись, в углу на табуретке, ловил раскрытым ртом теплый, прогретый прожекторами воздух, который гнал на него тренер, размахивая полотенцем, как веером. Он что-то говорил, тренер, но Алексей слушал и не слышал слов. Они наверняка всплывут в памяти потом, все эти правильные слова, когда главный судья стукнет молоточком по медной тарелке гонга...