- Так точно.
- Будете писать о нашем отряде?
- Если получится.
- А я вас читала. Вашу повесть в "Новом мире".
- Это бывает, - сказал Алексей. Ему почему-то не хотелось говорить о повести, выслушивать дежурные комплименты, а хотелось поболтать о пустом, о мирном, хотелось легкого _довоенного_ трепа, хотелось на время забыть о своей журналистской профессии, тем более что не ожидал он встретить в отряде девушку в ситцевом платье и с веснушками на пол-лица. - Что вы делаете сегодня вечером? Я хочу пригласить вас в городской парк, покатать на колесе обозрения, угостить пломбиром и петушками на палочке.
- Я давно совершеннолетняя, - засмеялась Нина. - Вы можете заменить петушков шампанским, только сладким, пожалуйста, и покатать на лодке. И чур не целоваться.
- Почему? - удивился Алексей. - Вы же давно совершеннолетняя... Кстати, как давно?
- Мне уже двадцать один, - серьезно сказала Нина. - Старая, да?
- Ужасно, - подтвердил Алексей, - прямо долгожительница. Нет, правда, что вы делаете сегодня вечером?
- А что вы делаете сегодня вечером? Не знаете, товарищ корреспондент? И я не знаю. До вечера - целая вечность...
Лошадь вдруг перестала хрустеть травой, подняла голову и прислушалась. На поляну, выбежал молодой парень, голый по пояс, загорелый и злой.
- Вот ты где, Нинка! Ору тебе, ору... Пошли скорей, Яков Ильич зовет. Там Васильца принесли, подшибли его... - И зверовато глянув на Алексея, развернулся и скрылся в лесу.
- Я побежала, - сказала Нина. - Вот видите, до вечера еще ой сколько!.. Но вы все-таки купите шампанское и поставьте его в погреб. Купите-купите, не пропадет.
- Вот тебе и раз, - разнеженно произнес Алексей, обнимая лошадь, гладя ее, прижимая к себе ее морду. Лошади ласки не нравились, она тряхнула головой, вырвалась, отступила: - Называется: приехал к партизанам...
- Черт, черт, где ты? - крикнула душа Алексея Ивановича на весь открытый космос.
- Ну, здесь я, слышу, чего орешь!
- Остановись, мгновенье...
- Погоди, - быстро прервал цитату черт, - не гони картину. Я понимаю: воспоминания нахлынули, сопли распустил... Но остановить мгновенье пока не в силах: сверхновая еще не погасла. Вот погаснет, тогда можем вернуться назад, прямо на эту полянку, к кобыле... Да только зачем? Вечером ты уйдешь на операцию вместе с головной группой отряда, вернешься через три дня, ночью, к самолету. И ту-ту - в столицу. Нину не увидишь...
- Я же потом опять прилетел, через месяц.
- Верно, прилетел. Наврал начальству, что повесть задумал.
- Почему наврал? Задумал. И написал.
- Когда это будет? Через два года. А тогда ты не о повести размечтался, а о девке с веснушками, кобель несчастный!.. Шампанское хоть достал?
- Достал. Любицкий две бутылки приволок, прямо на аэродром.
- Куртуазным ты был, старик, сил нет. Чистый этот... как его... Жюль Верн.
- Дон Жуан, черт.
- Точно, он. Нелады у меня с литературой, путаю все, зря я с тобой, с писателем, связался. Но поздно, поздно. Самолет на старте, пилот в кабине, моторы крутятся. Взлет разрешаю!..
- Извините за опоздание, Нина, но честное слово, оно не по моей вине. Война, - Алексей достал из вещмешка шампанское, поставил бутылки на невысокий, грубо сколоченный стол. - Вот, как обещал...
- Неужели из Москвы? - ахнула Нина, осторожно взяла бутылку в руки, посмотрела на черную этикетку. - Сладкое... Не забыли...
Они сидели в тесной землянке "для гостей", которую командир отряда выделил Алексею, узнал, что корреспондент повесть задумал, что не налетом в отряде. В прошлый раз, к слову, Алексей жил в общей землянке, где, кроме него, храпело человек пять, а теперь - один, королем.
- А вот бокалов нет, - огорченно сказал Алексей. - Придется из кружек... Сейчас вечер. Надеюсь, вы никуда не спешите?
- Никуда.
На Нине было то же самое платье, что и тогда, на поляне, стираное, видать, перестираное, но аккуратное, даже нарядное. И не сапоги на ногах, а туфли-лодочки, такие непривычные, неуместные здесь, в этой темной и низкой норе в два наката, освещаемой тусклой однолинейной керосиновой лампой с надтреснутым стеклом. Да и Нина, чудилось Алексею, была вовсе не отсюда, не из войны...
Алексей снял с бутылки фольгу.
- Как открывать? С бабахом или без?
- Не надо с бабахом. Как тихо кругом, слышите? Тишина стояла лесная, летняя, настоянная на хвое и на смоле, обыкновенная мирная тишина.
- За вас, Нина, - сказал Алексей и поднял кружку.
- Лучше за вас. Вы все-таки гость.
- Тогда за нас. За нас двоих. Можем мы выпить за нас двоих или нет?
- Можем, - улыбнулась Нина. - Наверное, даже должны.
Свет от фитиля лампы дрожал на бревенчатом потолке, то уменьшался желтый неровный круг, то увеличивался, а после и совсем погас.
- Остановись, мгновение... - повторила душа.
- Рано, старик, - грустно ответил черт, - сверхновой еще пылать и пылать...
И, кроме тишины, была темнота.
- Зачем ты появился? - спросила Нина.
- За тобой, - сказал Алексей.
- Командир говорил, будто ты прилетел за материалом для книги...
- За тобой, - повторил Алексей.
- Пусть это будет правдой.
- Это правда.
- Но ведь война...
- Никакой войны нет!
- Зачем ты соврал, старик? - непривычно тихо спросил черт.
- Я не соврал, - воспротивилась душа Алексея Ивановича. - Войны не было! Только Нина и я, Нина и я! Почти месяц!..
- А потом ты улетел в Москву.
- Чтобы вернуться вновь!
- Лучше бы ты не возвращался, старик...
- Пристегнитесь, товарищ писатель, - сказал Алексею радист, выходя из кабины. - Сейчас посадка.
- Спокойно долетели, - ответил Алексей, нашаривая за спиной брезентовый пояс.
- Еще сесть надо, - философски заметил радист. - А что, товарищ писатель, ребята болтают, будто у вас в отряде невеста? Верно или треп?
- Верно, радист.
- Забрали бы вы ее в Москву.
- Забрал бы, да она не хочет.
- Ишь ты! - удивился радист. - Не женское это дело - война.
- Война не спрашивает, где чье дело.
- Справедливо... Ну, счастья вам тогда, - и ушел в кабину.
Алексей смотрел в иллюминатор. В черноте ночи возникла мелкая цепочка огней - костры на взлетно-посадочной полосе. Старенький ЛИ-2 нырнул вниз по крутой глиссаде, жестко ткнулся шасси о землю, подпрыгнул, дав "козла", и покатился. На Алексея свалился мешок с чем-то мягким, к ногам подъехал, уперся в сапоги какой-то ящик. Самолет встал.