Из кабины вышли летчики. Штурман спросил:
- Целы?
- Вроде бы, - усмехнулся Алексей, выбираясь из-под мешка. - С благополучным прибытием.
- И вас также.
Радист открыл дверь, и в самолет ворвался холодный осенний воздух. Алексей спрыгнул на землю и сразу попал в объятия комиссара отряда. Тот молча и долго мял Алексея, тискал, Алексей ответно хлопал его по спине, вырвался наконец, спросил:
- Нина с вами?
Комиссар не ответил, заорал на бойца, который волок на спине давешний ящик:
- Осторожнее! Не картошку тащишь... - и пошел к самолету.
Алексей цепко взял его за плечо.
- Стой! Нина где, спрашиваю.
Комиссар обернулся.
- Нина? - в глазах его плясали крохотные языки костров. - Нет Нины, Алеша.
- Как нет?!
- Убили Нину.
- Кто? - Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.
- В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.
- Кто ее пустил на операцию? - Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. - Кто разрешил?
- Она просила... - глухо сказал комиссар. - Мы не ждали засады, думали - без боя обойдется...
- Ты? - Алексей тряс комиссара, а тот не сопротивлялся, стоял покорно. - Ты разрешил?..
Комиссар молчал.
И тогда Алексей, почти не сознавая, что делает, ударил комиссара в лицо, и не в лицо даже, а в какое-то бело-красное пятно перед собой, потому что не видел ничего, будто ослеп на мгновенье, и упал вместе с этим пятном, продолжая яростно наносить удары куда попало, во что-то мягкое, податливое, бессмысленно и страшно воя:
- Сво-о-олочи!..
- Брэк! - крикнул черт. - Совсем с ума сошел...
Алексей ничего не хотел замечать - только бровь Пашки, чуть припухлый бугорок над левым глазом, а Пашка пританцовывал, качая перчатки перед лицом - вверх-вниз, вверх-вниз, словно заманивая Алексея, словно говоря: попади, попади. Алексей не стремился ударить сильно: тут достаточно было только задеть перчаткой, скользнуть по коже, рассечь ее до крови. Пашка знал это и берег бровь, Пашка забыл о защите вообще, сосредоточился только на лице, и Алексей то и дело легко попадал по корпусу, набирая очки, а сам нетерпеливо выжидал, бил левой - раз хук, два, три: да опустит же он наконец руки!..
И дождался, поймал миг, молнией метнул вперед спружиненную правую, все-таки сильно попал в бровь. Пашка отпрыгнул, но поздно: из-под белесого волосяного газончика над глазом появилась тонкая струйка крови.
- Стоп! - сказал судья на ринге, знаком руки отсылая Алексея в его угол...
- Совсем с ума сошел, - ворчливо повторил черт. - Ты хоть думал, что делаешь, когда мутузил комиссара?
- Я ничего не соображал, ничего не помнил...
- Все ты соображал. Ведь не остался, нет? Улетел тем же самолетом?
- Меня втащили в него. Комиссар приказал...
- Ах, бедолага! Втащили его... А что потом было?
- Я хотел умереть.
- Какие страсти! - вскричал черт. - Мелодрама в чистом виде! Но ведь выжил, а, Фауст?
- Выжил, - эхом откликнулась душа Алексея Ивановича.
- Хотя вел ты себя, мягко говоря, очертя голову.
Танки шли медленно, неотвратимо, почти невидные в снежной пыли - черные пятна в мутном белом ореоле.
- Они нас не замечают! - крикнул лейтенант. Лицо его было мокрым и грязным, на щеке запеклась кровь вперемежку с копотью. - Надо отступать!
- Куда? - тоже крикнул Алексей.
Он лежал в окопчике, вжавшись в снег, до рези в глазах всматриваясь в танки, которые шли поодаль и мимо, будто и вправду не ведая о присутствии здесь орудийного расчета.
- Назад, вон туда! - лейтенант ткнул пальцем в сторону леса, откуда вылетели в низкое небо две сигнальные ракеты, зависли, растаяли в воздухе.
- А орудие?
Убитая пулеметной очередью лошадь лежала поодаль, снег уже припорошил ее, около морды образовался небольшой сугробчик.
- На себе потащим?
- Вытянем, - кричал лейтенант, - оно легкое. Он бросился к колесу, припал к нему плечом, пытался столкнуть, но у него ничего не вышло, и он махнул рукой сержанту и узбеку-рядовому. Они рванулись на помощь командиру, но Алексей заорал жутко, хрипло:
- Стоять! - солдаты замерли, узбек упал на колени, уперся голыми руками в снег, намертво утоптанный у колеса пушки. - Отставить панику, лейтенант! Приказа отступать не было. Мы еще живы, лейтенант, и пока живы, отсюда не уйдем...
Не договорил. Один из танков развернул морду и попер прямо на них. До него было рукой подать - метров сто или чуть поболе.
- Заряжай! - приказал Алексей, сам схватил снаряд и понес его к орудию. Сержант выхватил снаряд, ловко вставил в казенник. - Прямой наводкой!..
Орудие громыхнуло, дернулось, танк впереди заволокло дымом пополам со снегом, из этого бело-серого месива выплеснулся огненный сполох и снова исчез.
- Попал! - Алексей засмеялся. Солдат-узбек повернул к нему лицо, на котором тоже стыла улыбка. - Давай-давай, ребята!..
- Смотри, майор, - сержант указывал куда-то назад.
Алексей обернулся. По лощине к лесу бежал лейтенант.
- Ах, гад... - Алексей рванул из кобуры пистолет. Замерзшие пальцы слушались плохо, да еще и клейкий холод ТТ обжигал их. - Стой! - Лейтенант бежал, по колено проваливаясь в снег, падал, снова вставал. Алексей прицелился.
- Не надо, майор, - испуганно попросил сержант.
- Нет, надо!
Алексей поймал на мушку черную фигурку, негнущимся пальцем потянул спуск. Пистолет грохнул, казалось, громче пушки. Фигурка остановилась, замерла на мгновенье и рухнула в снег. Алексей сунул пистолет в кобуру и шагнул к орудию.
- Что уставились? Тоже хотите?.. Заряжай, быстро!..
Еще один танк двинулся в их сторону.
- Ты даже ранен не был, ни тогда, ни после, - завистливо сказал черт.
- Везло, - откликнулась душа Алексея Ивановича.
- А сержанта убило.
- Мы с тем узбеком остались...
- Помнишь его фамилию?
- Не спросил.
- Зря. Мог бы и написать о нем.
- О других написал.
- Знаю. Целый том очерков. И ни одной повести.
- Есть одна.
- О любви. А на войне было много другого, о чем стоило написать.
- У меня не было другого, черт...
И снова возник кабинет, и огромный письменный стол, и портрет на стене, а за столом сидел Семенов - погрузневший, тронутый сединой. Увидел Алексея, вышел из-за стола, обнял приятеля. Постояли так, обнявшись, соблюли ритуал, разошлись. Семенов - на свое место, Алексей - напротив, в кожаное кресло, утонул в нем.