— Мы это помним, — хмуро ответил Шеф. — Так что вы предлагаете, доктор?
— Я?.. Я?..
— Да, вы.
— Ну, не знаю.
— Чистка?
— Нет… Я не уверен, что это лучший вариант. У него и без того прогрессирующий склероз, а чистка… Нет-нет. Только в крайнем случае, когда уже не останется ничего другого.
— То есть, вы считаете, что сейчас не крайний случай?
— Я не знаю! В конце-концов я всего-навсего доктор. А не шеф. Вы здесь шеф, вам и решать.
— Да, решать мне… Ну, а вы что думаете, Свитес?
— Я думаю, что надо попробовать вариант 2-А.
— Говорите по-человечески, Свитес! — Шеф нахмурил брови. — Что это за «2-А»?
— Месяц назад я представлял вам список возможных экспериментов. Там был вариант 2-А. Реакция объекта на истину.
— Ах это! Помню. То есть вы хотите пронаблюдать, как Солдат отреагирует на правду?
— Хотя бы на часть правды.
— А я против, — вновь высказался Раксин.
— Помолчите, доктор. Вы верно заметили, что решать мне.
— Не буду молчать! Последний Солдат — это мировое достояние. Это наше прошлое, наша история, наши корни. А вы собираетесь его попросту убить. Неужели вы не понимаете, что он этого не перенесет, не выдержит? Я категорически против!
— Хватит, доктор. Мы уже слышали ваше мнение.
— Здравствуйте, Солдат!
Катис открыл глаза.
— Что за черт? Вы кто?
— Меня зовут Шеф.
— Хорошее имя, — усмехнулся Катис. Он сел на кровати, пристально всмотрелся в нового посетителя.
— Можете не вглядываться. Жилка на шее у меня не бьется, и воздух я глотаю лишь тогда, когда говорю.
— Хорошее начало. Вранья больше не будет?
— Не будет.
— Присаживайтесь. Знаете, у меня сегодня день рождения.
— Я постою. Поздравляю.
— Как вам угодно. Спасибо.
Они открыто смотрели друг на друга. Оценивали.
— Так как мы построим нашу беседу? — спросил Катис. — Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать или же вы сразу все мне расскажете?
— Что вы хотите знать?
— Прежде всего, почему я здесь заточен, словно какой-то преступник?
— Вы свободны.
— Я свободен? Свободен!? — Катис хохотнул. — Ну да, конечно, все относительно. Я свободен в пределах башни. Вот эта комната, ванная, туалет, библиотека, рабочий кабинет, в который я уже несколько месяцев не заглядывал. И темные, полные сквозняков коридоры, ведущие в никуда, оканчивающиеся тупиками. Но моя настоящая свобода там, — он протянул руку к окну, — за толстым стеклом. Эти леса, солнце, небо. Ветер, который колышет верхушки деревьев, и я вижу его, но не могу почувствовать. А вы говорите «свободен». Шестьдесят лет я сижу на одном месте…
— Шестьдесят восемь, — тихо поправил Шеф.
— Шестьдесят лет вижу одни и те же лица…
— Шестьдесят восемь.
— Что вы говорите? Тем более! Мне кажется, что такой срок велик даже для маньяка-убийцы… Впрочем, я действительно убивал.
— Вы воевали.
— Я убивал… — Катис досадливо махнул рукой, вылез из-под тонкого одеяла, спустил ноги на пол. — Впрочем, я увлекся. Я задал простой вопрос и пока не получил на него ответа. Так почему же я сижу здесь?
— Потому что мы оберегаем вас.
— От чего?
— От действительности.
— Послушайте!..
— Нет, Катис. Теперь вы меня послушайте! — Шеф набычился, ссутулился больше, чем обычно, скрестил руки на груди. — Если вы спокойно воспримите то, что я вам сейчас скажу, то, быть может, с сегоднешнего дня ваша жизнь изменится.
— И я выйду отсюда? Увижу людей?
— Нет, Катис. Вы никогда не увидите людей.
— Почему?
— Война… Людей больше нет. Человечество вымерло. Как вид. Полностью.
— Что?
— Вы оказались совершенно правы. Мы не люди. Мы роботы. Разумные механизмы с гибким интелектом. Мы самосовершенствуемся, развиваемся. Прогрессируем. Мы по-настоящему разумны. Может быть даже разумней, чем были люди. Но мы не люди. Человечества больше не существует.
— Вы… Вы хотите сказать… что я последний?.. — Катис смотрел в глаза собеседнику, заглядывал искоса, чуть прищурясь, словно надеясь увидеть там искорку лукавства. Он пока не совсем понимал. Не мог понять. Принять… — Я последний? По настоящему последний? Единственный? И никого… я… но…
— Людей больше нет, Катис, — жестко повторил Шеф. — Только мы.
— Но… — Катис встал, оперся рукой о спинку кровати. Он не чувствовал ног, в голове что-то надрывно гудело, перед глазами все плыло, стены смазались, медленно тошнотворно качалась мебель. Он шагнул вперед. — Но… я… Я… Я! — выкрикнул он отчаяно и хрипло. — Я!