Сейчас ее некому будет спасать, он далеко.
Чубакка что-то втолковывал ему. Хэн услышал только последнее восклицание.
— Да, я знаю, дружище. Мы нужны им. Выясни, сколько кораблей на ходу и сколько народа еще на ногах. Затем грузись на "Соколо. Я хочу оказаться среди первых, кто вылетит с Хода. Потом сможем выяснить, что с Корускантом.
Чубакка заныл. Хэн кивнул.
— Кашиийк тоже проверим. Уверен, с твоей семьей все в порядке. Там же нет дроидов, по крайней мере, это я еще помню.
Чуи согласился с доводом и побрел сквозь дым к другим кораблям. Хэн глубоко вздохнул, с благодарностью вспомнив, что не снял дыхсательную маску. В воздухе еще не развеялся дым. Вентиляция на Скачке-1 всегда была ниже всякой критики. Интересно, сколько народа умрет, задохнувшись?
Несколько контрабандистов, обладавших хоть какими-то медицинскими познаниями, пробивались через обломки, извлекая из-под них раненых. А потом разделяли их на группы. Хэн знал, что они делают, хотя и не одобрял. Они отделяли тех, у кого были шансы выжить, от тех, кто умрет в течение нескольких часов. Медицинскую помощь получат первые. Синяки и ожоги подождут, так же как и серьезные операции. Лучше спасти несколько жизней наверняка, чем потерять и их, и тех, кому требуется операция. Время — главное.
Время. Это могло произойти где угодно. То же самое могло сейчас происходить на Корусканте.
Лея.
Он полез по камням, с трудом сдерживаясь, чтобы не вытащить бластер и не пристрелить Синюшку на месте. Он только распалил бы сам себя. Подобная месть все бы испортила.
Зато он почувствовал бы себя чуть-чуть меньше беспомощным.
Потому что он знал: несмотря на усилия медиков, несмотря на спасенных, разрушение повторится — по всему Ходу. На Скачке-1 были дроиды. Но были они и на Скачке-2, на Скачке-3… вплоть до семьдесят второго. Даже на Скачке-6, у Нандриесона, было несколько дроидов. Правда, там потери будут минимальными, Нандриесона нет.
Хэн поднялся на «Сокол». Если отвинтить кресла, в салоне окажется много места. Он свалил все в малый трюм. Грузоподъемность у «Сокола» — будь здоров, он сможет взять на борт раненых.
Он заторопился обратно. Дыма стало меньше. Неподалеку Ландо грузил народ на «Госпожу удачу». Чубакка говорил с суллустианином, только что погасившим последние языки пламени. Собеседники кивали друг другу.
Хэн остановился у группы медиков.
— Я могу взять критических, — сказал он. — Заносите их.
Лицо врача было покрыто кровью и сажей. Он все время вытирал руки антисептическим полотенцем, но особого толка от этого не было. Перчатки он тоже менял.
— Я даже не знаю, с кого начинать…
Хэна мутило. В обмен на каждую жизнь, которую спасал этот парень, он потеряет другую. Здесь нельзя выбирать. Нельзя никого заставлять делать такой выбор.
Никогда.
Вернулся Чубакка. Зарычал, перекрывая крики.
— Пятнадцать кораблей? Это лучше, чем я думал. Иди грузи парней на «Сокол». Я хочу вылететь одним из первых.
Чубакка согласно кивнул. Вместе с врачом они стали отбирать тех, кого можно было переносить.
Хэн побрел дальше. Среди развалин и все еще горячего металла ему попадались тела, части тел, чьи-то пальцы, крылья, даже оторванная голова. От запаха горящей плоти его тошнило. Но, проходя мимо раненых, он пожимал тянущиеся к нему руки.
— Мы вас вытащим, — повторял он снова и снова, надеясь, что обещание позволит им протянуть до тех пор, пока кто-нибудь действительно вытащит их. Иногда хватает одной лишь надежды.
В конце концов он добрался до «Госпожи удачи». Ландо нес руурианина; пушистое тело бедолаги обгорело, руурианин то открывал рот, то закрывал, и это был единственный признак того, что он еще жив.
— Несколько дней потребуется, чтобы разыскать всех, Хэн, — Ландо пригнулся, проходя в люк «Госпожи».
Корабль был похож на собственный призрак. Селусс заканчивал монтаж компьютерных систем.
Хэн оскалился:
— Ты ему доверяешь?
— Честно? Мне наплевать. Он поможет мне вывезти раненых. Остальное неважно.
Хэн кивнул. К «Госпоже» уже тащили носилки. Она больше ничем не напоминала прогулочную яхту, скорее корабль-лазарет времен Альянса. Со всех сторон раздавались громкие стоны. Сси без волос, оодоки без шипов, люди без рук… картина разрушения становилась от этого только ужаснее.
— Я улетаю отсюда. Синюшка сказала, что дроиды предназначались для Корусканта.
— Синюшка? — Ландо положил руурианина на матрас рядом с родианцем, у которого не хватало обоих глаз. — А я думал…
— Она работала на какого-то парня по имени Куэллер. С Алмании. Ему нужна Лея.
— Алмания? — Ландо потер ладонями поясницу. — Опять Алмания. Все вертится вокруг нее.
Хэн кивнул:
— Полагаю, я выступил в роли наживки.
— Если дроиды предназначались для Корусканта… — Ландо прочистил глотку. Потом болезненно улыбнулся. — Вот что я тебе скажу, дружище. Я могу сделать и два рейса. А ты делай то, что должен.
Хэн сжал ладонью его плечо.
— Ты хороший друг, Ландо. И путешествие на.Ход убеждает меня все больше и больше.
— Я изменился, — негромко откликнулся Калриссиан. — Было время, когда и я был ничуть не лучше Синюшки.
Хэн помотал головой.
— Это вряд ли. Она знала, что могут натворить эти дроиды.
— Каррде говорил, что здесь все изменилось. Неудивительно, что он не хотел возвращаться.
— Ага… — Хэн сбежал по трапу. Внизу он остановился. — Спасибо.
Ландо вновь сделал тщетную попытку улыбнуться:
— Для тебя — все что угодно, дружище. Я тебе завидую.
— Когда-нибудь, Ландо…
— Да, когда-нибудь, — согласился Калриссиан и повернулся к руурианину, чтобы устроить его поудобнее.
Хэн спешил к своему кораблю. Он надеялся, что у него действительно еще есть все что угодно. Похоже, ему на роду написано жить с постоянной угрозой потерять Лею и детей. Но думать о том не хотелось. Он знал, что будет делать, если их убьют, и это будет жутко.
Если что-то случилось с Леей и ребятишками, его никто и никогда больше не назовет хорошим человеком.
Тварь вылизывала его.
Люк закрывал голову руками, а тварь методично проводила мягким теплым языком, раз, другой, третий. Из пасти жутко воняло, но вообще-то ощущения были приятными. И спина болела все меньше.
Люку казалось, что его завернули в теплое, плотное одеяло.
Он где-то читал о существах, в чьей слюне находили обезболивающие вещества, так что жертва ничего не чувствует в момент смерти. Только ему всегда казалось, что при этом он должен был потерять и волю к жизни. Наоборот. Он чувствовал, что набирается сил.
Только не мог пошевелиться. Язык был тяжелый и не давал, приподняться.
Затем в голове у него возникла картинка. Маленькое смешное нелепое существо лежит на полу, сжимая оружие. Его руки… нет, лапы… болят, они все в крови. Смущение — и почему эти твари вновь и вновь причиняют боль? — и долгое, абсолютное одиночество. И тоска по прохладным лесам и свежему ветру. И солнечному свету.
Солнечный свет.
Тварь… нет, тернби… скучал по свету.
Телепатия. Тварь… тернби… обладал даром телепатии.
— Эй, — придушенно сказал ему Люк. — Мне иногда надо дышать.
Язык тут же убрался. Он почувствовал страх существа, надежду, что на него не станут опять нападать. Люк сделал глубокий вдох и протянул к твари руку.
— У меня ничего нет.
Тварь склонила голову набок. Она не понимала.
Тогда Люк нарисовал у себя в голове картинку: он берет лучины, ломает их о колено и выбрасывает.
Затем вообразил, как вынимает щепку из лапы терн6и и лечит рану.
Прости меня. Я решил, что ты хочешь сожрать меня.
Тернби послал ответные образы. Крошечные человечки нападают, кусают, бьют, кричат, тычут палками и факелами. Тернби расшвыривает их, и они умирают. Его кормят так нерегулярно, что приходится есть трупы, а потом тернби становится плохо. От такой еды болит живот. Он вынужден жевать то, что дают, а это так неприятно. Он может есть мясо, но предпочитает растения и змей. У него и зубы приспособлены, чтобы перемалывать листья. Он любит плотно поесть, зато потом его можно неделями не кормить.