й двор.
Ребятам своим велел рассредоточиться по зданию. К тому времени одежда наша начала менять цвет, такое у костюмчиков сих хамелеонское свойство. Из зелено-пятнистых стали светло-салатными. Точь-в-точь, под униформу сотрудников ГИН. Каждый из нас словно шапку-невидимку надел. Ну, а “мини-крамер” под полой придавал уверенности. Прямо, доктором наук себя чувствуешь. Окружающие так к нам и относились. С должным уважением.
Сам же я выбрался на крышу ГИН. Институт состоит из трех корпусов: старого, с плоской крышей, размером с футбольное поле; и двух новых – более высоких. Соединенных на уровне третьего этажа узкими подвесными мостиками. Вот, по одному такому я и зашагал легким прогулочным шагом. Внизу, в это время, вооруженные до зубов молодцы дружно входили во двор.
Один из них зычно распоряжался, тыча указующим перстом по сторонам. Командир, называется. Из тех, что орут: “Вперед!”, укрываясь за спинами подчиненных. Пока этот Алибаба и сорок разбойников обшаривали Институт, я путешествовал по крышам второго и третьего корпусов. Оставаясь до поры незамеченным.
Когда же банда эгвальцев вновь обозначилась во дворе Института, их оставалось меньше десятка. Они недоуменно оглядывались, переговариваясь встревоженными голосами. Не могли взять в толк, куда подевалась большая часть отряда, включая горластого вожака. При том, что никаких следов присутствия “диверсантов Острова” не обнаружили. Вот вам разница между дилетантами и профессионалами.
Я не отказал себе в удовольствии нанести завершающие мазки на эту прекрасную картину. Прошу прощенья, увлекся. Хотел сказать, что перестрелял кретинов по одному.
Нет, удовольствия не испытал. Как-то не наблюдаю в себе садистских наклонностей. Мой “мини-крамер” был заряжен анестезирующими пулями. Одно попадание – и крепкий, здоровый сон, часа на три. Проснуться придурки должны были крепко связанными, и в присутствии людей суровых и злых. Директор ГИН, почтенная миз О лично позвонила в городское управление Самообороны.
Я же успел связаться с Координатором, по защищенному каналу, изобразив мандраж, панику, и впечатление, что эгвальцы взяли нас за жо... за жабры. Опять, забегая вперед, скажу, что спустя полчаса главарь Эгваль – Виктор Энрон получил восторженный доклад об успехе своей авантюры. Мораль: депеши в Эгваль шлет кто-то из ближайшего окружения Координатора.
Кто был рядом с ним, когда он принял мое ложное сообщение? Интересно узнать.
Отход наш из Института – был хорошо спланированной импровизацией. Поостывшая от праведного гнева, госпожа директор, благосклонно приняла из моих рук чек на крупную сумму, подписанный Координатором. Компенсация за слом рабочего графика, и моральный ущерб. Сумма настолько впечатлила госпожу Изабеллу, что она даже пролила крокодилову слезинку. Мол, жаль, что нам с Астером ничего не обломилось. И нашу несчастную общую знакомую тоже очень жаль. Астер при сём хранил молчание, но я видел, что ему сильно не по себе.
В общем, погрузились в институтский служебный автобус, и с ветерком отъехали. Полиция Магистрата не досматривает институтский транспорт и его пассажиров. ГИН – это государство в государстве.
Выехали на автостраду, ведущую к частному аэропорту. Хотите лететь строго по расписанию и с комфортом, гоните денежку. Желательно, наличными. Всё продается, всё покупается. Магистрат – не исключение. Деньжат, конечно, у нас не густо. Так задумано. Курьер отдаст баул с алтынами прямо в аэропорту. Валюта суорского воеводы – Теда Кормана нынче в чести.
По пути обогнали хиленький грузовик. Машинка та еще, на последнем издыхании. Газогенератор дымил вовсю. Но за собой в прицепе это чудо техники волокло очень даже новый контейнер. Дорогой, с теплоизоляцией. В таких, обычно, переправляют самолетами стиксов. Там, внутри есть кислородный баллон, и система вентиляции. Я еще подумал, что везут детеныша. Для взрослого зверя ящик маловат.
Дедукцию эту додумывал уже во сне. Закалка закалкой, но я не железный. До аэродрома еще полчаса езды, успею отдохнуть.
На Острове, за время нашего отсутствия, ничего плохого (и хорошего) не случилось. Анита предоставила нам день отдыха. От нее я узнал, что в эгвальских верхах короткое время царила эйфория. Значит, мои подозрения оправданны. Информация о нашей, якобы, неудаче ушла в Майю сразу, как была здесь получена. Аните я решил пока ничего не говорить.
Следующий день посвятил культурному досугу. Обед в хорошем ресторане. Вечером – Театр драмы, премьера. Я не какой-то там солдафон – определенный интеллект имею. И собой недурен. Женщины обращают внимание. Их среди публики – половина; много молодых. Есть красивые; некоторые – даже очень. Впрочем, мои вкусы в этой области – вас не касаются.
Пьеса окончилась. Публика неторопливо расходилась. Мигали огоньки такси. Более экономные граждане шагали на своих двоих. Кому не далеко, так прямо до дому. Прочие – на трамвайную остановку, где наблюдалась заметная толчея. С личным транспортом на Острове туго. Бензина и дизтоплива едва хватает для армии.
Правительство субсидирует общественный транспорт, и это вся его помощь народу. Хочешь привольно кататься, плати за горючку по рыночной цене. Очень надо. Так моего жалованья надолго не хватит.
Решив часть пути пройти пешком, я на минуту задержался на широких ступенях театра. Солнце уже зашло. Небо на западе светилось нежными оттенками бирюзового и розового. Низко над горизонтом багрово тлели тонкие полосы облаков.
– Правда, красиво?
Я обернулся. Увидел тоненькую, стриженую под мальчика русоволосую девушку. Одетую в форму R.E.G. без знаков различия.
– Давно в Службе безопасности? – спросил без обиняков. – Не помню, чтобы встречал вас раньше.
– Нет.
Односложный ответ меня озадачил. Как бы, незнакомка не расположена поддерживать беседу. Тогда, чего ради, заговорила со мной первой?
– В смысле – я вообще там не работаю. То есть, я так думаю. Кто-то считает иначе.
Девчонка говорила загадками, словно пытаясь сбить меня с толку. Если ей нравится эта игра, пусть продолжает. С любезной улыбкой я спросил:
– Позвольте вас проводить?
– Мне, вообще-то, недалеко. Но, да.
Мы чинно шли рядом. Будучи в гражданском, я не мог девчонке в форме Gardano предложить взять меня под руку. Не тот сюжет.
– Смотрелось – будто бы я вас арестовала, – заметила она с усмешкой.
Проницательная особа. Я подумать не успел, как у нее всё на языке. Внезапная догадка мелькнула и исчезла. Нет, она не читает мои мысли! Будь даже она пси, ей бы не помогло. Как я не раз отмечал – у меня иммунитет к ментальному воздействию.
Уличный фонарь впереди не горел.
– Ой, как темно и страшно! – сказала девушка.
– Не бойтесь, – ответил я, расправив плечи и делая тверже шаг. Кажется, донжуаны всех времен ведут себя так же. – Видите: впереди свет. Там выход на Адмиралтейскую.
Девушка остановилась.
– Дальше меня провожать не нужно.
И пошла, не оглядываясь, оставив меня стоять в темноте. Чувствовал я себя глупо. Самое интересное, что недолгая спутница моя показалась в тот момент очень знакомой. Где, черт возьми, я видел ее раньше?
“А через неделю Зоркий Глаз заметил, что стен у сарая нет, одни подпорки для крыши...” Бородатый анекдот про барнаба в плену – очень точно подходит к моей бестолковой натуре. Осенило, называется. Когда, спотыкаясь о собственные ноги, я вышел на ярко освещенную Адмиралтейскую, нахалки и след простыл.
Дурак! Ох, какой же дурак! Я ведь знал, что у Аниты есть взрослая дочь, которая давно живет отдельно. Сами понимаете, страдая неизлечимой амнезией, я испытываю болезненный интерес к тому, кем был раньше.
Полгода назад, в далеких южных краях, на меня снизошло откровение. С ужасом и восторгом я осознал, что живу второй раз... Дал себе слово: выяснить подробности своего прошлого. Из записок Ната Гарига узнал, что был женат, ту женщину звали Лида. Мы оба души не чаяли в нашем единственном отпрыске. Бойкой, зеленоглазой девчушке, по имени Анита. Как из нее выковалась моя нынешняя суровая начальница?
Потом навел справки. Косвенно. Осторожно. Любая пьеса бледнеет перед жестокой реальностью! Биография у Аниты сложилась на редкость драматическая. И поздний ребенок должен был стать ее отрадой и утешением. Какой я глупец! Почему меня не насторожило, что Анита никогда не упоминала о дочери!
Волей судьбы, персоны известной. Я помнил нашумевшую историю девушки-рабыни на орховых полях в Суоре. Лорианна Парк.
Она взяла себе фамилию отца! В то время, как Анита всегда сохраняла фамилию Гариг. Верный признак глубокого разлада между мамой и дочкой.
Обуреваемый эдакими глубокими мыслями, я не переставал озираться по сторонам. Бестолку. Лорианна исчезла так же таинственно, как появилась. Зачем приходила? Поглазеть на меня? Она знает, кто такой Гораций Винер?
Я не слюнтяй, но тут чуть не прослезился. Жизнь, которая должна была быть моей, прошла мимо! Ее украл Ар Солтиг, заточив меня в темницу почти на два десятилетия. Чудесным образом, я вернулся. Возродившийся, как Феникс из пепла. Чтобы переписать жизнь с чистого листа. И с чего же начинать молодому авантюристу, который каких-то двенадцать лет назад был измученным, отчаявшимся стариком? Прочтите еще раз предыдущую фразу. Правда, дико звучит?
Сегодня я впервые увидел свою взрослую внучку. Перебросился с ней парой-тройкой пустых, незначащих фраз. Какая глупость! Какая досада! Конечно, я не сомневался, что смогу отыскать Лорианну снова. И что же я ей скажу?
Что ничего не выходит. Я не понимаю, как мне жить дальше.
– Пора! Вставайте! – Ксена тормошит тебя, безжалостно вытаскивая из глубины сна.
Одеваешься, ежась не от прохлады, а от двойного смысла слов. Первый: тебя сейчас отпустят. Второй: тебя сейчас убьют.
К возможности смерти, внезапной и нежеланной, ты готовилась давно. Да ни черта из этого не вышло. Втуне пропали ментальные упражнения, медитации и тому подобная лабуда. Ладно там, погибнуть в разгар боя; или на худой конец, в банальной, но яростной драке. А вот так, наедине с вежливым, деликатным палачом – это же обоссаться со страху. Потаенное воспоминание вспыхивает и гаснет... Двадцатидвухлетнюю, наивную девчонку, Бренда провожала на казнь пинками и руганью. Так мудрая женщина помогала ей не сорваться в рыдания и вопли о пощаде. От Ксены подобной услуги не дождешься. Чему она, сука, улыбается?
– Думаю, предложите какой-то компромисс. Не надо.
Что за скотина догадливая!
– Н-не... предложу!.. – надеешься, что голос звучит твердо. – Подотрись своими думками.
Она одобрительно кивает.
– Пойдемте.
Уловив заминку, уточняет:
– Завтракать.
За едой напряжение отпускает тебя. Жареное рыбное филе, сыр, вино. Хлеб с отрубями. Кисть винограда с ягодами размером с грецкий орех. Такой сорт вывели когда-то в Гане. Ксена заботливо подкладывает тебе еще ломтик рыбы. Вкуснятина, чо.
– На убой кормишь, – говоришь Ксене. Та реагирует на насмешку не совсем так, как ожидаешь. То есть, глаз не опускает, от ответа не уходит.
– У меня нет задания ликвидировать вас.
– Что, если бы? Уже убивала... раньше?
Так. Ты ее поймала. Она медлит.
– Сколько человек ты убила, Ксена?
Сейчас занервничает. Скажет резкость. Начнет грубить, а то и вовсе взорвется. Тогда медальон-ментоблокатор не справится с нагрузкой. Перестанет (на короткое время) защищать Ксену. Ты ужалишь ее мыслью. Прием называется “удар скорпиона”. Ну, же! Давай, отвечай мне!
Ксена неторопливо кладет в рот большую, полупрозрачную виноградину. Насладившись вкусом, аккуратно выплевывает костоки на блюдце. Чуть заметно улыбается.
– А скольких людей убили вы, носительница многих имен?
С проклятием выплескиваешь свой бокал в ее холеное лицо. Вскакиваешь. Сейчас войдешь в форс-режим, и покажешь гордячке, где раки зимуют.
Охнув, сгибаешься. Оседаешь, как надувная кукла, из которой выпустили воздух. Не хватило пяти миллисекунд. Ксена бережно подхватывает тебя. Укладывает мордой в пол, заворачивает руки за спину. Стягивает запястья клейкой лентой.
– Вы – чуточку не в форме. В другое время – сделали бы меня на раз-два.
Не успеваешь поблагодарить за комплимент, как отрубаешься напрочь. Когда в глазах проясняется, обнаруживаешь себя на том же полу, сидящей враскоряку. Ксена, рядом, обнимает тебя за плечи.
– Извините. Пришлось вас на минуту нейтрализовать.
Что-то мешает на шее, дергаешься, руки по-прежнему связаны сзади.
– No terurEj… Я подарила вам свой медальон. Он вмонтирован в ошейник, который не снять. Только попробуйте. Шарахнет разрядом, от которого умрете на месте.
Других объяснений не нужно. Больше не видишь даже той, фильтрованной мысленной ауры Ксены. Ни образов, ни проблесков эмоций. Ничего. Ментоблокатор включен на полную. И он всё так же выполняет свои функции! Блокирует твой ментальный поток. Защищает всех от тебя.
– Ta viled hak la… отнять медальон, затем подчинить меня, – говорит Ксена. – Хорошая импровизация. Но, экскурсия на Обо сильно вас подкосила. Вы не хотели это признать, и постоянно себя переоценивали... En’ karo seg dir ta…
Она права, ты хотела ее вырубить. Тебе это обойдется дорого. Огрызаешься:
– No gajEj, prostituto! Ta…
Умолкаешь растерянно. Сообразив, что Ксена со времени, как ты очнулась, говорила исключительно на Тонго! Не очухавшись полностью, ты подсознательно переводила родную речь на язык Мира – англик.
Ксена ласково гладит тебя по голове.
– У меня хорошее произношение?
– Отвратное. Квакаешь, как чертова votrango, деревенщина, то есть... Не бери в голову. Я придираюсь. В Тонго слова произносятся, как пишутся. Фонем немного, трудных нет. Любой местный акцент – не в счет. Нормальное явление.
– Тонго сконструирован, как универсальный язык? Напрасная попытка. Нашу речь ему не вытеснить.
– Совсем нет. Тонго – не замена прочим языкам, они вымерли... вместе с их носителями. Тонго – наречие выживших. Не желавших иметь ничего общего с теми, кто погубил Терру.
– Мне о стольком надо вас расспросить, – вздыхает Ксена. – Нет времени. Катастрофически. Пожалуйста, ноги вместе вытяните. Не дрыгайтесь, не то ударю.
Ловко связывает твои лодыжки нейлоновым шнуром. Рывком ставит тебя на ноги.
– Шагните! Аккуратно... не спотыкайтесь. Отлично, идемте. Тихонько, не торопясь. Скоро привыкнете.
Выводит тебя в коридор.
– Простите за причиненное неудобство. О вас рассказывают чудеса. Будто вы когда-то забили ногами двоих крепких мужчин. В то время, как руки ваши были скованы за спиной. Уж не знаю, враки это или нет. Не хочется проверять: какая вы в состоянии стресса.
– Троих, Ксена. То была одна из моих вылазок в южные края. Кто ж знал, что не все Горные люди вымерли! Шаболдались по закоулкам мелкими группами. Такой одичалой кучке я и попалась. Вместе с двумя спутниками. Одного сразу... Хотя, ладно, не буду грузить тебя, Ксена, старинными преданиями.
Замечаешь: госпожа полковник огорчена, что захватывающий рассказ оборван в самом начале. Ксена очень любопытная – ценное качество для дознавателя. То, что она расстроена, доказывает одну неприятную для тебя теорему. Которая гласит: ты больше ничего никому не расскажешь.
Невольный вздох. Подсознательно стремление делать шаги короче, чем позволяет длина шнурка на ногах. Взгляд в пол. Бестолку глазеть по сторонам – не убежишь. Остается выслушивать ханжеские наставления Ксены. Что она мелет?
– ...Вы – актриса. По жизни, не по профессии. Остров при вас был сценой, где шел красочный спектакль. Сейчас вы тоже участвуете в постановке. С той разницей, что пьеса написана не вами.
– А ты – суфлер. Да, Ксена? Разочарую всех. Стану нести отсебятину.
– Не важно, что вы скажете. Главное, как. Открою секрет: чем меньше станете выебываться, тем лучше. Для вас и для меня. Пусть представление пройдет достойно. В конце третьего акта... бросьте сопротивляться. Дайте волю отчаянию. Хочу ощутить вас. Трепетную, полную ужаса и раскаяния. Тепло моих рук согреет вас.
– Tofoko.
– Что? Не так хорошо знаю Тонго, как полагала.
– Tro fingo kombo.
– Аа-а... “Накося, выкуси”. Как грубо. Зря вы со мной так.
Коридор сузился – двум человекам едва разминуться. Как путь в могилу... Впереди стальная дверь. Ксена откроет ее и втолкнет тебя... куда? Она медлит.
– Повернитесь ко мне, пожалуйста.
Хочет ударить?! Отшатываешься. Ксена делает подсечку, ставит тебя на карачки. Больно хватает за волосы. Шевелюра достаточно отросла, чтобы ухватиться и не отпускать.
– Как. Я. От вас. Устала!
Она нервно выплевывает слова. Куда девалось ее самообладание?
– Запомните. Третий акт. Заканчивается. Вашей сдачей. Плакать. Ползать на коленях. ПОНЯТНО?! Посмейте только отступить от сценария! Обещаю адские муки. Всё ясно?
Киваешь, глотая слёзы. Чего не понять. Какой из тебя герой? Будет так, как желает Ксена. Сыграешь для нее заказанный эпизод.
Сжалившись, она гладит тебя по щеке, помогает подняться на ноги.
– Дайте, отряхну. Вываляла немножко.
В ее прикосновениях – грубая ласка. Эмоционалные качели: добрый-злой-добрый. По факту, Ксена – твоя ученица. Ее крепкая рука поддерживает тебя.
– Соберитесь. Впереди – трудное испытание.
Перерезает шнурок, связывавший твои ноги. Аккуратно разрезает клейкую ленту, сдавившую запястья. Делает это маленьким, острым стилетом. Конфискованным у тебя же. Ты, конечно, не мечтала найти его в обычном тайном месте – пряжке на поясе. Не такая Ксена дура, чтобы не обыскать твою одежду. Всё равно, досадно.
Не оборачивайся. Не задавай вопросов. Металлическая ручка утоплена в двери. Тянуть на себя. Это мы можем. Сколько помнишь, ты всегда всё тянула на себя. Шутка, вы же понимаете. Дверь поддается, бесшумно поворачиваясь навстречу. Шаг вперед. Всего один шаг.
Слепящий свет люстр на высоком потолке! Ксена не обманула. Театр! Ярусы пусты, но партер и зал – заполнены. При твоем появлении раздается легкий ропот, Нина Вандерзузе не забыта. Чувствуется по реакции публики.
Люстры медленно тускнеют. Зал тонет во мраке. Освещена лишь сцена. Остается понять, какая роль отведена тебе.
Явно, незавидная. Ты находишься в клетке. Прозрачном кубе со сторонами в два метра. Не разгуляешься. Ребра куба – стальные. Стенки – из бронированного стекла. Толщиной сантиметров пять, не меньше.
Стекло гладкое, плотное, не отзывается на удар ладони. Кристально прозрачный монолит. Кроме крыши и задней стенки. В крыше заметны решетчатые вентиляционные отверстия. Воздух чист и свеж.
Понятно. Ксена провела тебя по складному переходу. Сейчас он втянулся обратно, вслед за нею. Ушла не прощаясь. От этого грустно и больно. Любопытное переживание. Открытый на древней Терре психологический эффект. Непроизвольная симпатия жертвы к палачу.
У задней стены – что-то вроде жесткого диванчика. Или нижней койки в вагонном купе. Присаживаешься. Приглаживаешь волосы рукой. Толстенные стекла не должны пропускать звуков. Но, отлично слышно зал. Чей-то негромкий кашель. Шарканье ног. Возгласы. Хорошая здесь аппаратура. Тебя тоже должны услышать.
Еще раз поправляешь короткую челку. Поднимаешь голову. Устремляешь лукаво-доброжелательный взгляд в зал.
– Что уставились, мои дорогие? Соскучились? Моё вам здрастьте. Давайте ваши вопросики.
Так когда-то начинала пресс-конференции взбалмошная и бесподобная Нина Вандерхузе. Краса, любовь и гордость Эгваль.
Темная глубина зала высветлилась голубым мерцанием. Включился большой экран над сценой. Он – для публики, тебе не виден. Зато отлично слышен голос диктора: “Величайший политик и военачальник нашего времени... Виктор Энрон!” Тишина, шелест, бульбульканье воды в графине. “Кхе-кхе! Гм-гм...” Занудным голосом маленький владыка большой страны делает первый ход в этой странной партии.
В зале царит благоговейная тишина. В первом ряду на лицах – восторженные улыбки. Вот она – диктатура нового времени! Твоя власть на Острове держалась на три четверти – на насилии; и на одну четверть – на пропаганде. В Эгваль, начиная с Ариэля Солтига – пропорция обратная. Судите сами.
От страны отпал огромный кусок, больше половины населения – провинция Суор. В то же время, еще недавно оккупированный, Остров – восстал, и наносит Эгваль один удар за другим. Магистрат Норденка превратился в нового гегемона Мира. Но, для эгвальцев ничего этого не существует! Всё хорошо, всё прекрасно. Их родина по-прежнему – самая великая, несет свет цивилизации заблудшим окраинным народам.
Вот и Энрон нудит о том же:
– ...Озаряет чистым пламенем нашей духовности! Окормляет малых сих...
Не иначе, как речь ему сочинял иерарх местной Белой церкви. Узнаваемый, цветистый стиль отца Эпифанио.
– ...Охраняет устои от вражьих поползновений, держит щит добра против исчадий ада! Гм.. кхы-кхы...
Звяк. Дзинь. Буль-буль...
– ...Будут заданы вопросы. Будут истребованы ответы! Да постигнет суровая кара врагов нашего народа! Слава Эгваль!
Эк, куда загнул! Терпеливо пережидаешь бурю восторга в зале, скандирование: “Да здравсвует Эгваль!”, “Слава Энрону!”. И прочие бурные овации.
Каков придурок! Одной нелепой оговоркой вполовину уменьшил эффект своего выступления. Уровнял тебя с многими другими, внутри и вне Эгваль. Непослушными, вольномыслящими, презирающими никчемных, глупых правителей.
Ладненько. Пролог прозвучал. Ловишь себя на мысли, что не испытываешь страха. Хотите ответов? Их есть у тебя. Где же вопросы?
Раздается сильный, дребезжащий на высоких нотах голос. Он звучит ниоткуда.
– Женщина, известная, как Нина Вандерхузе! Назовите имя, данное вам при рождении!
– Я – актриса. У меня – много имен.
– Не изворачивайтесь! Лишь одно имя истинно! С которым вы родились!
– Как вы не правы! Все имена – истинны. Я рождаюсь и умираю с каждой из моих героинь. А у вас, похоже, ни одного имени нет.
– Ээ-э... гмм-м-кхымм-м! К вам обращается Генеральный прокурор Якеш! Назовите первое из ваших имен! Как в детстве к вам обращались родные и близкие?
– По разному, в зависимости от моего поведения. Следующий вопрос!
Завешающие слова выкрикиваешь, стоя лицом к темному залу. В нем смутно белеют физиономии – поди разбери, кто. От них исходит ощущение пустоты. Чёртов ошейник, с ментоблокатором... из-за него никак не разобраться с этой бандой. В зале... пусть – тысяча с небольшим. Кто бы это мог быть? Допустим, весь Народный конгресс, и правительство.
Поглазеть на тебя сбежалась вся эгвальская камарилья?! С чего бы вдруг? Ответ: им доподлинно известно, кто ты. Прокурор ломает комедию. Тянет время, возгоняя напряжение в зале. До финишного аккорда. До неизбежной развязки. Как это будет?
– ...Приглашаем свидетеля...
Чем дальше, тем интересней. Откопали-таки очевидца? Настоящего? Не подставу? Быть не может. Ты всегда заметала следы. Важнейшие распоряжения отдавала устно. Вовремя избавлялась от ближайших помощников, так называемых “государственных секретарей”. Неприметные, не засвеченные на людях, невесть откуда появившиеся, они так же тихо исчезали в никуда. И... никаких, блядь, твоих портретов! Никаких фото и кино-репортажей, где мелькало бы твое симпатичное рыльце! Всё рассчитано, чтобы не портить некролог величайшему политику всех времен.
Комедию ухода разыграла бы без сучка, без задоринки. Старушка всех победила, и скончалась со счастливой улыбкой на устах. Прах развеяли над морем, с утеса, где стоит дом-музей Великого Ваги. Навсегда остались бы легенды о провозвестнице “Светлого пути”.
Ну, а ты, смывши грим с морды, состригши крашеные под седину волосы, слиняла бы куда подальше. Жить в покое и безвестности. В богатстве. Ты же столько сделала для людей! Имеешь право на скромную награду. Чтобы лет двести не знать ни в чем нужды. После – видно будет. Времена меняются, меняемся и мы. Нашла бы занятие по душе.
Таков был тщательно выстроенный план. Родная планета не пришла на помощь. Пусть их. Ты и так славно устроилась. Подобного спектакля не знала История. Заметьте: развитие Мира на полвека (минимум!) опережает аналогичную эпоху на Терре. Ядерная энергия, компьютеры, мобильная связь. Всепланетная информационная Сеть.
Ну, и хватит. Счастливо оставаться, ебитесь дальше без меня. Только дурак во власти дожидается шарфика на шею, или табакерки в висок. Или того хуже: быть растерзанным разъяренной, обманувшейся в своем кумире толпой.
Как же вышло, что хитроумная, предусмотрительная, гениальная ты – сидишь в эдакой жопе? Простите, в клетке. Не золотой, конечно, но... в оригинальном образчике абстрактного искусства. Как давно всё пошло наперекосяк? Почему ты долго, десятилетиями! не замечала, что дела твои плохи, и чем дальше – тем хуже? Сколько времени длился сладкий сон? Повторила судьбу Великого Ваги, под конец жизни осознавшего реальное положение дел. Беспомощный. Забытый близкими, отвергнутый соратниками. Неудачник. Голый король.
– ...свидетеля, имеющего доложить нам важнейшие сведения...
Кто бы это? Единственный, с кого ты, в минуту слабости сняла ментальную печать – Валентин Эйс – твой последний помощник. Он многое успел разболтать спецам из ОСС. Кроме тайны личности Нины Вандерхузе. Тогда это выглядело чересчур невероятным. Валентин резонно опасался прослыть сумасшедшим. Так и провел остаток жизни в сомнениях. Умер два года назад, во время утренней пробежки. Инсульт. Нельзя перегружать себя в пожилом возрасте.
– ...человека, достойного всемерного уважения...
Хамство со стороны прокурора – так расхваливать своего свидетеля.
– ...академика Энвера Бернстайна!
Хочется рассмеяться в наглые, пялящиеся из темноты рожи. Нашли очевидца! Старого маразматика, которому ты вытерла мозги до блеска. Не оставив ни единого достоверного воспоминания о времени, когда он работал на тебя. Никакой психиатр, никаким гипнозом – не сумеет восстановить его память. Нельзя вернуть то, чего нет.
Как же он предстанет здесь? И не такие трепетали пред твоими темными очами. А этот малый храбростью никогда не отличался. Ну-ка, поди сюда!
Он тут как тут, слышен отлично. Ни с кем не спутать резкий, со сварливыми интонациями голос. Чудненько. Патриарх современной науки явился залу, подобно главе государства, картинкой на экране. Не видишь его, как и он тебя. Ни взглядом, ни мимикой, ни скрытым жестом не воздействуешь на него. Даже таких элементарных средств лишена. Как не завыть от злости и отчаяния? Не начать рвать дьявольский ошейник, лишивший тебя пси-способностей?
Стоишь в расслабленной позе, чуть склонив голову. Задумалась, простите. Бернстайн не видит тебя. Он видит зал. Чувствует его реакцию. Легкий гул, в нем недоумение, насмешка, сомнение в адекватности старого ученого. Гляньте: наша красотка, подозреваемая в измене, ничуть не боится почтенного мужа. Неподдельно скучая, пропускает мимо ушей его разглагольствования.