Тевосян поперхнулся недопитой водой. Сашка моментально подскочил бить его по спине. А Виктор, сузив брови, сделал молодухе знак:
- Слушай, вот ты же умная женщина, а мелешь… Кто ж такое вещи на публику выносит? Люди всякие да разные на планете водятся. Может кто и… хм, гм… просигналить куда следует. Да ещё и с наворотами: мол, вербовала она меня. Понимаешь что это такое? А там попадётся свой крендель. Потянет тебя к себе и начнёт жилы мотать. В таком духе…
Он содрогнулся от неслабого толчка. В плечо его ткнул Ахромеев. Другой рукой он скрытно от молодухи крутанул у виска, изобразив на лице не то недоумение, не то сожаление. При этом Виктор отметил: рожа у него сделалась такая, будто слопал он солёный помидор и ни чем не закусил.
- Во-во! Правильно говорит, товарищ капитан, - расплылся он в делано-благодушной улыбке. – А дозвольте вам пустое ведрецо набрать по-новому, а затем в хату вашу поднести? А не то…
- Боитесь, умаюсь, товарищ… - она растерянно окинула посветлевшим глазом чёрный погон с одним просветом и двумя звёздочками (Сашка расстегнул до пупа комбинезон), а также чёрно-оранжевую нашивку за ранение над правым карманом. Видно, что новые знаки различия были ей в диковину. – Не умаюсь, не бойтесь. Привычная я. Сызмальства не такое на себе тягала. А за детей спасибо. Помолюсь за ваше здравие в церкви, если после боя цела осталась, - она окинула взглядом Виктора, а затем облупленный купол, что подпирал крестом яркий небосвод.
- Не верующий я, - самому Виктору было неловко от своих слов. – Но, если чуете, что поможет, молитесь. Хорошо, когда вера есть.
- Вот и я о том же – молодка улыбнулась, обнажив под пересохшими губами крепкие зубы. Получив назад ведро, она сурово зыркнула на ребятишек: - Санька, Мотька! Живо за мной, кому говорят! Ох, дождётесь у меня, ехидны. Надвуходоносоры проклятущие, хуже Гитлера!
- Как зовут тебя, красавица? - Тевосян смерил миндальными глазами её фигурку. – Может, приеду после войны в ваши края – присмотрю кого-нибудь…
Виктор давно уже оценил стать этой женщины. Мешковатый вытертый сарафан, сшитый из разных лоскутов, скрывал наиболее лакомые места, но ножки были выше всяких похвал. Разве только ступни были натоптанные и потрескавшиеся, да пальцы сбиты в кровь изрядно. Ещё бы! Обувь как до революции необходимо было беречь в оккупацию. Починка и тем более изготовление обходилась недёшево. Порой за кусок сала, яйцо или крынку молока, что в это голодное время равнялось тысячи рублей, если не больше. Иной раз, в этом он убедился ещё в Воронеже, иные несознательные гражданки сожительствовали с немцами, румынами, итальянцами, венграми да прочими захватчиками, что б им перепадало на стол. С тем же подходили к бойцам и командирам освободившей Красной армии. Последним было строго-настрого запрещено вступать в половые отношения без презервативов, что были розданы по личному составу. Многие потешались над их прочностью, набирая воду и запуская этими резиновыми шариками друг в друга. Правда, особист, инструктируя на курсах переподготовки, заметил сурово: «Ещё раз напоминаю, товарищи командиры, что на освобождённой от врага территории быть в два раза бдительней, чем обычно! Осталось много невыявленных агентов врага, прислужников, полицаев и тому подобной мрази. От всех мы, дайте время, скоро вычистимся. Но допрежь волю своему гармону не давать, но держать в узде. Иные бабы, оставленные здесь для агентурной разведки, так и ловят олухов царя небесного, что б потом зацепить на крючок. Подстроить скажем, после пьяного и постельного угара, пропажу служебных документов или личного оружия…» Начальник медчасти, дебелая блондинка с пышной высокой причёской в звании майора, упоённо закатывая глаза, продемонстрировала, что советский презерватив может выдержать нагрузку до килограмма. «…Но пробовать на себе, товарищи командиры, я решительно вам не советую…» И ещё раз напомнила об угрозе триппера и гонореи, которую занесли оккупанты. А политрук прочитал бойкую лекцию о воздержанности, от которой у иных парней закипели злые слюни. Захотелось завыть по-волчьи или по-собачьи, но сухощавый капитан в железных очках мгновенно вырулил: разразился стихами Пушкина и Блока. «…Ты право, пьяное чудовище, вся истина – в вине…» А в довершении заговорил и вовсе не по теме: «Весьма сомнительно товарищи офицеры, что зачатие Иисуса Христа, Сына Божия и Сын Человеческого в одном лице, было непорочным. Наукой ещё не доказано… Кроме того, если он Святая Троица в одном лице, а также Сын Человеческий и Сын Божий… Получается, что в нём соединились две ипостаси. А это лишнее свидетельство тому, что так называемое «непорочное зачатие» - всего лишь способ убедить, что есть отношения от Бога, а есть… В конце-концов, ведь зачинали гражданки Древней Греции да и Древнего Рима от своих Зевсов да Гераклов? Религиозные сюжеты весьма схожие, хочу заметить…»
- Вам про что? Не гулящая я, - смутилась молодуха, подталкивая детей к хате. – Если товарищу вашему… Вот ему! – ещё более смутившись, она взглянула на чёрные погоны с латунными звёздочками и эмблемой танка, что топорщились на плечах Виктора: - Клавдия я. Можно Клавой звать. Мы пойдём, ладно?
- Красавица маркиза! Дозвольте всё же вас подвести до замка, - встрял всё же Сашка; перехватив у Тевосяна пустое брезентовое ведро с тавро из орла со свастикой, он оказался рядом с детьми, что возбуждённо загалдели: - Вот, и подрастающее поколение голосует исключительно за!
Молодухе ничего не оставалось кроме как уступить. Потупив прекрасные синие глаза, возбуждённо (как показалось Виктору!) шаркая истоптанными босыми ступнями, она в окружении Саньки и Маньки запылила к дому. Сашка изловчился и подмигнул Виктору через плечо. Тем не менее глаза у него, как показалось тому, излучали серьёзность. Спрятанная где-то в глубине, она на секунду вырвалась наружу, чтобы тут же залечь на дно.
Кивнув невпопад Сашке, Виктор окинул Тевосяна наигранно-ревнивым взором:
- Балабол ты, Барефзес! Небось, привык в своём Сочи женщин на танцах кадрить! Хвать под мышки одну, другую и будь здоров! А там с таким темпераментом отбою от красавиц нет. Ну, скажи, если честно, какой это по счёту населённый пункт, отбитый у врага, где вы, товарищ лейтенант, обещали пожениться? Ась, не слышу?
Для убедительности он приставил широко оттопыренную ладонь к левому уху.
- Сбился со счёта, командир. По правде говоря, не единожды.
- Ай, как не стыдно, ай, ай! Наобещал, наверное, всей освобождённой от врага территории в три короба. Разгневанных женщин целая дивизия наберётся. Шучу…
- Хорошо шутите, комбат. Спасибо, учту. После такого боя, - миндалевидные глаза «Барефзес» налились тревожной тоской, - разрядка должна быть.
Пять оставшихся от батальона СУ-85 с вмятинами и пробоинами по корпусу, опустив пушки, чтобы не деформировалась гидравлика, стояли посреди площади зелёными прямоугольными коробками. Из двух тягачей ГАЗ-42 медленно выгружались снабженцами из батальона обеспечения зелёные продолговатые ящики с БК. Бронебойно-трассирующие и осколочно – фугасные снаряды со специальными ключами («ошкурками») для установки взрывателя распределялись в общем количестве сорока девяти на каждую самоходку. Учётчик худой и нескладный лейтенант тут же занёс расход боеприпасов в тетрадь. При этом громко сетуя: «Вот настреляли-то, вашу мать! Кто мне от осколочно-фугасных выстрелов гильзы будет предъявлять? Вы сколько их настреляли всего?» Виктору пришлось сводить его в церковь и показать, что там штабелями было сложено двадцать осколочно-фугасных выстрелов с Ахромеевской САУ. Кроме того, он предложил заглянуть в боевой отсек каждой из уцелевших самоходок. «Ну что, убедился, буквоед? Не надоело закорючки свои выписывать и в закорючки людей превращать?» «Да, вам бы всё острить, товарищ капитан, - слезливо поморщился тот, захлопывая вытертую на углах тетрадь. – А с меня, между прочим, спрашивают. За каждую гильзу! Я должен по каждому израсходованному выстрелу отчитаться! Или вы не знаете, как в начале войны у нас было с БК? Вот тот-то и оно, что… Хреново! Все знают, а всем на нас, буквоедов наплевать. С высокой, как говорится, колокольни», - он опасливо окинул взором из-под козырька защитной фуражки облезлый купол с крестом под полумесяцем.