- …Вот-вот! – донёсся весёлый голос со спины, в коем сразу же был признан Ахромеев. – Что тебе, лейтенант, бирюльки или шпильки, наши выстрелы? Или это макароны, чтобы их наверх по одной да одной левой тягать? Ага, попробуй сам, а я посмотрю! Ладно?
- С меня начальство потом истребует, - запричитал лейтенант с обеспечением. Уходя, он всё же решил наступить на любимую мозоль: - Фраер ещё выискался…
Сашка лишь сплюнул ему вслед. Затем весело утёрся и ещё веселей изобразил на лице, как ему было здорово там, куда он сходил. Да это впрочем, и без его ужимок было ясно. Виктор лишь страсно вздохнул, но подавил в себе блудливые мысли. Они стискивали его со всех сторон, отсекая душу от того могучего источника, что вошёл со святой водицей. Теперь источник сузился до бутылочного горлышка и грозился оставить его. Тут же пришла гусеничная ремонтно-эвакуационная машина – на шасси Т-34, с курсовым пулемётом в стальной маске. Два ремонтника, один в защитном а другой в синем промасленном комбинезоне, выбрались наружу. В руках у них были ящики, где позванивали гаечные и разводные ключи, болты, маслёнки и прочая необходимость. Они принялись по-хозяйски осматривать САУ со всех сторон. Один, выплюнув прилипшую к губе цигарку, полез вовнутрь. «Ты б ещё с ней вовнутрь полез – я б тебя…» - начал кто-то из ребят, но тут же замолк. Один принялся было проверять наскоро склёпанную гусеницу СУ-85, что была за Тевосяном, но тот истошно завопил:
- Эй, друг! Зачем туфли с такой роскошной дамы снимаешь? У мужа не спросил, да? Ай-ай-ай, дарагой, как нехорошо! У меня механик обидется, - кивнул он в сторону плечистого Петрова с забинтованной правой половиной лица, намокшей от крови (того, по всей видимости, посекло микроосколками). – Когда санбат только пошевелится? Такие девушки-красавицы, а быстроты иногда нет.
- А вы что, на ней женаты, лейтенант? – ремонтник опустил кувалду.
- А то! – присвистнул Сашка, толкнув «Барефзес». – Он и тут успел, наш пострел. Везде успевает…
- Ащь! – рявкнул тот, прижимая обвязанную марлей правую руку. – Потише, старлей. А то тут раненые есть… вы не видите…
Ремонтник, пузатый ефрейтор, лишь выразительно вздохнул и покрутил пальцем у виска. Его товарищ-напарник вылез наружу и вернулся с автогеном. Подключив его к аккумуляторам, что заряжались от двигателя ремонтной «тридцатьчетвёрки», он принялся заваривать мелкие пробоины. Попутно он заварил клёпку на гусенице тевосяновской САУ. Перед тем, как надвинуть на почерневшее от загара лицо тёмные очки-консервы, он загадочно изрёк: «Кто мне провод оборвёт, тому я кое-что сам оборву, а затем приварю не туда, куда следует…» Все понимающе закивали.
- Жаль командира 4-й, - Тевосян опустил чёрные ресницы и глубоко вздохнул. – Вся четвёртая полегла – ни одной машины нет. Их фрицы в упор расщёлкали. Надо полагать, поторопился Давыдов с отходом.
- Жаль, конечно, - вымученно согласился Виктор. – Винишь меня, лейтенант? Зря такой приказ отдал?
- Если б не отдал, вообще машин не сохранилось бы. Что, разве нет? Самоходка инструмент тонкий. Новинка для нас. В общий строй с танками её не поставишь. Как у фрицев – для прикрытия танковых атак с пехотой. Для их отхода также предназначены. Правильный приказ отдал, командир, - он положил здоровую руку на плечо Виктора. – Потому и говорим сейчас с тобой, что отдал ты такой приказ.
- Спасибо, Армен, - Виктор неожиданно вспомнил его имя, что всё время забывал, хотя и не сложно было запомнить. – Только сейчас после твоих слов немного отпустило. Прости, конечно, дурака.
Тем временем подкатили «похоронщики» на ЗИС-5. Они разбрелись по деревне к островам неподвижно-застывших, или чадящих оранжево-чёрным дымом «сукам». На плащ-палатки, что расстилали по земле, они принялись нагружать по одному мёртвые тела самоходчиков его батальона. Уже неживой восковой оттенок тронул их молодые, красивые лица с заострившимися чертами. На них застыли гримасы ярости, брани и даже улыбки. Хотя потускнели в глазах навечно живые огоньки, уступив место стеклянному блеску. Скрюченные ноги, неестественно выгнутые руки, посечённые пулями и осколками комбинезоны, что слиплись кровью и потом с гимнастёрками в единый буро-коричневый ком. У командира 4-й, старшего лейтенанта Давыдова, снесло левую часть головы. Оставшуюся покрывало серовато-розовое студенистое желе, сквозь которое угадывались непослушные соломенные вихры. Их заботливо прикрыл один из похоронщиков танкистским шлемом. Его несли очень бережно. Но он, распластав по плащ-палатке, пропитанной мозгом и кровью, в стороны ноги и руки, двигал ими как живой. Казалось, вот-вот встанет, сотрёт с лица этот нелепый грим, и вновь понесутся шутки-прибаутки. Так же, впрочем, несли остальных. Уральчанина Мишку Котова из Красноуфимска, гвардии рядового, наводчика, туркмена Айрана Батырова из Самарканда, старшего сержанта и механика водителя украинца Олега Остапчука из Чернигова, ефрейтора и механика-водителя…
Откуда родом Давыдов, буднично, безо всякого сожаления подумал Виктор. Странно, что не помню. Впрочем, совсем мало общались. Помню, что фотографию девушки показывал. Говорил, что вместе работали на МТС. Он трактористом, а она комбайнёром. Дескать, в марте 1941-го девушек у них в селе стали учить при МТС на тракторах и комбайнах. И слух пошёл, что война недалече. Парней, мол, на танки будут пересаживать, а вместо них – понятно кого за штурвал комбайна или за руль трактора. Что б был обученный резерв. Он вспомнил, как Давыдов, тряхнув соломенными кудрями на макушке, так как виски и затылок были жёстко выскоблены, посетовал: «Правда, непонятно, товарищ комбат – зачем их тогда уже переучивали? Это что, предвидели, что начало войны будет неуспешное и потери большие? Странно… Помните книгу Шпанова «Если завтра война»? Там совершенно иначе всё рисовалось. А как вышло! Не мог товарищ Сталин так сплоховать. Явно подвели его. Какой-то гад – затесался в окружение…» «Поори у меня – на всю округу слыхать! – Виктор тогда чуть не зажал ему рот. – Может этот гад, что затесался, не один. Может у него сообщников тьма-тьмущая. Выискивают таких вот разговорчивых и нехорошее с ними делают. Рассказать, что или сам догадаешься?» «Догадливый, поди…»