- Чё это было? – одними губами спросил Борзилов. Его белое, похожее на гипсовую маску лицо заметно тряслось. – Самолёт какой-то новый фрицы придумали? Или наши?
- Молчи, самому любопытно, – прошептал Виктор, наблюдая вслед за серебристой, удаляющейся в прозрачную синеву точкой. Выписывая крутые непривычные виражи, она скользнула за облака. Щас как засадят из этой стервы летающей в двигатель или по бакам, вот тут будет всем весело до крайности, подумал он: - Видать, ты прав. Новую гадость фрицы придумали. Старишина! Понял или нет?
- Понял-то, понял. Надо бы к пулемёту, - Борзилов трясущимися губами показал на ДШК.
- Так лезь! Ты ещё здесь Борзилов?
- Дак боязно, комбат. Видал сам, как эта стерва круглая носится. Интересно, какая у неё скорость?
- Ну, не знаю я, не знаю! Со своими умными вопросами ко мне не лезь. Самому интересно, а спросить не у кого. Да и не вовремя спрашивать. Давай-ка лучше на задний гребень и посматривай.
- Есть, комбат! Не сомневайся – не пропущу…
«…Передать или не передать «пятидесятому» об увиденном? – пронеслось в голове у Виктора. – Всё-таки из диска этого по нам из чего-то пульнули. Хотя судя по царапинам, калибра не больше 37-мм. Глупо пульнули – могли по жалюзи. Вскинулось сейчас бы пламя до небес. Тушили бы его дружно под пулями. Хотя, ладно. Ничего себе разворот у этой машинки! Да, «Аэлита» Алексея Николаевича Толстого отдыхала. Треножники «улы-улы» Уэллса тоже. Вместе с ней, в обнимку, как говорится».
- Ну, чё там? Видать-слыхать, комбат? – из нижнего люка показалась голова механика-радиста Иванова Славки, гвардии сержанта и авалера ордена Славы. – Наших видно?
- Нет, наших как раз-таки не видно, - клацнул зубами Борзилов, что непослушными руками волочил за ремень пэпэша. Он карабкался по заднему скату воронки. Под его ногами осыпалась земля. – Бъёмся в гордом одиночестве. Пока что…
- Иванов, слушай мою команду. Живо иди вниз. Захвати автомат и гранаты. Рация молчит?
- Наших позывных не слыхать. Орут в эфир многие. Фрицы засирают по-своему. Своими «шайзами» и другой матерщиной. Ругаются о потерях. Что-то брешут про наши новые снаряды и эти… руссиш бомбен. Видно, попало им на орехи.
- Ты откуда так немецкий здорово знаешь? – неожиданно для себя спросил его Виктор таким голосом, что даже Борзилов вздрогнул.
Но Иванов не ответил ему. Не услышал или сделал вид, что не слышит. Шумно топая сапогами по рубке, с заткнутыми за пояс «лимонками» (Ф-1) и противотанковыми РПГД-41, он кинулся в воронку. По катку САУ тут же щёлкнуло разок-другой. На этот раз явно пулей. Это вызвало и облегчение, и радость. Но было досадно. Виктор стремился в рубку во что бы то ни стало. На место у рации, что освободил Иванов. Сделано было нарочно. Во-первых, стало подозрительно, отчего это «пятидесятый», он же Беспечный так долго не выходит на связь? Не скрывает ли что этот одессит? Не завербован ли там, на своём одесском лимане, кем-то из германских колонистов? Ох, проклятая бдительность. Личное дело бы посмотреть в канцелярии полка, с особистом да политруком поговорить о нём. Интересно, указал ли там Славка, что знает немецкий? Причём не разговорный, не со словарём…
- Глядеть всем в оба, в душу… - он рявкнул нарочито грубо, хотя о матери говорить ничего плохого не стал. – Борзилов! Диск подыми и вставь в автомат. Чем стрелять будешь? То-то…
Трясущимися руками старшина слез обратно на дно воронки. Захватил выпавший из казённика патронный диск, он долго не мог попать им в спиральную пружину ячейки.
- Серёга, чего это с тобой? – натурально удивился Сашка. – Никак смерть на крыльях увидал? Трусишься как листик на берёзке. Слышишь меня, герой сталинского метрополитена?
- Да уж… смерть. Ну, её в гробину. Точно, смерть… - начал было по инерции «сбрехать так сбрехать» Борзилов, но глядучи на Виктора, тут же забыл как это делать.
Губы того неслышно прошептали что-то смачное, не для женских и детских ушей, коих правда поблизости не наблюдалось.
По наклонной броне рубки снова щёлкнули пули. Стреляли пару раз, судя по звуку выстрела из «Вальтера». Скорее всего «хулиганили» панцерманн с подбитых панцеров, так как им пистолет-пулемёты не полагались даже в самых ограниченных количествах. Виктор инстенктивно дал очередь по мелькнувшей метрах в пятидесяти голове в чёрной пилотке, что показалась за изуродованной и сорванной гусеничной лентой. В неё дульным тормозом почти что упиралась накренившаяся башня Pz.Kpfw.IV Ausf H. Голова снова показалась. Мелькнули оранжевые острые вспышки. Щёлк, щёлк… Теперь земляные фонтанчики присыпали его глаза. На этот раз Виктор задержал палец на спусковом крючке – ППШ сухо клацнул. Когда он очистил глаза от земляной крошки, перед ним лежали латунные россыпи стреляных гильз. Солнечные зайчики так и слепили его.
- Может гранаткой этого мудахлёста? – подал бас Борзилов, что понемногу обрёл уверенность.
- Далековато что-то… - стиснул зубы Виктор. – Лучше так: я с перекатом пойду назад. Они не успеют меня достать. Как только начнёт пулять – прижмите очередями. К тому же, если у него в обойме всего три выстрела. Приказ ясен?
- Но, товарищ комбат? А если всё же успеет?
- Выполнять!
- Есть…
***
Сквозь треск мотора её тихий, даже беззаботный голосок донёсся до него совершенно ясно. Будто говорилось в слуховую трубу или по телефону. По разъезженной дороге с зеленеющей стеной леса двигался так называемый «красный обоз»: десяток подвод с сеном. На головной, запряжённой гнедым и пегой лошадками, высился на шестах красный стяг. На ветру хлопая, он всё же демонстрировал тщательно выписанный масяной краской лозунг: «Выполним задание партии и советского народа – урожай в срок! Урожай для победы – ещё один удар по врагу!»
Бегло осмотрев круглое стёклышко стартёра, он удивлённо присвистнул. Да, разогнался! Позади, колометрах в семидесяти оказалась сгоревшая деревенька с церквушкой, дорога с правым выходом на грейдер. Скоро приедем. Машка права, надо бы сбавить обороты. Мчимся как угарелые. Будто гонится за нами кто.
- Ничего страшного, Машуля, - перекрикнул он грохот двигателя. Повёл плечами в погонах на хрустящем хроме плаща: - Тормазнём где надо. Не промахнёмся. С понтом что-то не ладится в моторе. Или резина подвела, - он замялся, но тут же как ни в чём не бывало, продолжил: - Ну, Машуня, не дрефь! Сниму сейчас сменное колесо, начну прилаживать. Сам, опосля – в лесок. Ферштейн, майн либер фрау? Вопросы?..