За гребнем воронки ни маячили, как и следовало ожидать, чёрные танкистские шлемы. Иванов и Борзилов куда-то делись. Зато увиденное им впереди сразу всё расставило по своим местам. Как только СУ-122 въехала, пятясь задом, в «мёртвую зону», по бурой земле из-под массивного канала 122-мм юркнул перекатом силуэт в пятнистом маскировочном одеянии. Один, второй…
Виктор поймал в прорезь ППШ это место, где мелькнули диверсанты. Но в следующий момент ощутил на шее железный обхват чей-то сильной руки. Уперев в его спину колено, его профессионально давили к земле. Второй рукой кто-то выворачивал его правую руку. Не найдя ничего лучшего, Виктор изо всех сил, рискуя изувечить себе лицо, вдарил эту вражескую руку кованым прикладом ППШ. Получилось! Сзади вырвался раздирающий душу вопль. Человек, сидящий на его спине, оторвал свою руку, как будто её ужалили. Этого момента было достаточно, чтобы Виктор, изогнувшись в противоестественной позе (ему продолжали заламывать правую), держа оружие пальцами левой, изо всех сил вдарил сидящего на своей спине прикладом. Конечно, сказать, что изо всех сил – означало покривить душой. Удар был не очень силён. К тому же ППШ выпал из разжавшихся пальцев. Но удар произвёл на врага ошеломляющее впечатление. Он судорожно выпустил левую руку Виктора, который, не теряя ни мгновения, довольно сильно тряхнул всем телом. Тряхнул так, что сидящий запрокинулся и окончательно выпустил его из своих цепких захватов.
Ещё через минуту они, вцепившись друг в друга, кубарем катились по изрытой, пахнущей своим и немецким толом земле. Почти в обнимку рухнули в воронку, где, уперев дуло пушки в дно, валялась сорванная взрывом башня Т-34. Голова Виктора звонко приложилось о что-то выпуклое и железное. Но думать было некогда – над собой он увидел занесённое хищно сверкнувшее, голубоватое лезвие. Удар пришёлся рядом с лицом. Нож засел по рукоять в землю. Виктор вцепился в запястье чужой руки зубами. Подмявший его под себя снова взвыл. Он инстенктивно нанёс Виктору два удара левой в область сонной артерии. Но тот успел выставить подбородок. Чувствуя, что теряет силы (кто-то будто отсасывал их), комбат снова призвал в помощь Всевышнего. В тот момент, когда знакомая тугая струя Божественного сияния вошла ему в мозг, словно очистив его от комьев грязи, он ударом в челюсть, казало бы совсем слабым, отбросил врага далеко от себя. Выхватив из кобуры ТТ, наставил его на поверженное тело:
- А ну, хенде хох! Я не шучу.
- Я тоже, комбат. Сука…
Это был Иванов, во что верилось с трудом. Левая его рука была в крови и покрывалась багрово-синим отёком. Он держал её, прижавши к себе и баюкая как младенца. Правой он совершал замысловатые, быстрые движения финкой. Добродушное некогда его лицо с красивыми усиками и полубачками стало осунувшимся и бледным. Его покрывала копоть. Но глаза оставались прежними, не лишёнными лукавого задора. Правда, на мгновение в них проскальзывало незнакомое холодно-расчётливое выражение, что наряду с прежним взглядом откровенно пугало и даже обезоруживало противника.
- Ну, что, комбат… товарищ Померанцев Виктор, по отчеству не помню как, это всё-таки произошло! Не желаете это признать? А я желаю. И признаю. И вам советую. Лучше сдавайтесь. Там действуют настоящие спецы, ни чета мне. Хохленко уже уделали, а Борзилова я уделал. Он-то жив, зараза. Был бы я там, может, упросил бы оставить его в живых, - на этот раз Иванов врал бесстыдно, что не могло не укрыться. – Мыслишь, комбат, виновником какого преступления являешься? Человека из-за тебя там убивают? Эх ты… Сдавайся!
- Пошёл ты на х…
- Ах, так…
Сияющее лезвие, совершив замысловатый круг, оказалось под носом у Виктора. Он успел присесть. На какое-то мгновение Виктор забыл о своём оружии. Вспомнив детство, ухватил с горсть земли и бросил россыпью перед собой. Иванов, шепча что-то матерное, отскочил. В следующий момент пальцы Виктора уже напомнили ему про ребристую рукоять пистолета. Сняв с предохранителя и передёрнув ствол, он выпустил в заметавшийся перед ним знакомый силуэт всю обойму.
…Иванова мотало из стороны в сторону. Последним движением, сделав выпад, он угодил по касательной в правое ребро комбата. Но тупой вытянутый вороненый ствол ТТ изрыгнул последний выстрел прямо в живот. Иванов, беззвучно шевеля тонкими губами, с остекленившим взглядом, медленно осел на Виктора. Лезвие финки больно царапнуло кожу, что под сукном и брезентом амуниции стала набухать мокрыми пятнами.
- Иванов… Славка, зачем? – Виктора рвало на своего бывшего бойца и боевого товарища. – Что я тебе… Как ты мог, на командира… руку?.. Я ж тебя сейчас…
- Знаешь, комбат, - шептал поверженный им бывший боевой товарищ, - заткнись ты! Когда твое место среди них, а моё среди вас, то лучше помолчать. Скажи спасибо, что не убил. Тебе в мозг вселился, но подчинить не сумел. Сильный ты, чёрт, сильный… Все вы сильные, если под Богом ходите. Он вас любит, а нас нет.
- Слушай, зачем… ты, сволочь? Добъю…
- Дурак ты… Сдохну я сейчас. Слушай… - на губах у Иванова появились розовые пузыри, - я здесь по заданию давно. Что теперь… Раз такое на мою долю выпало, обещай, что пацана моего в Одессе найдёшь. После войны, если жив останешься. На Дерибасовской шестнадцать все знают – Анна Иванова… Анна Николаевна, мама моя. Понял? Повтори… то-то! И ещё: в Сочи это… на Цветном бульваре, в управлении НКВД сидит наш агент. Сидит долго, ещё с двадцатых. Не знаю, как на него выйти, но знаю, что до войны он служил в Краснодаре. За два-три дня его туда перевели. Хотели на границу, а перевели…
Он окончательно замолк, когда изо рта вырвался хрип. Вот, поди ж ты, подумал Виктор, гад, а всё-таки – человек. Своего выдал, если не соврал. Хотя, зачем ему врать? Недаром говорят, перед смертью человеку ничего не утаить. Если что сказал, значит, так оно и есть.
Он пришёл в себя от шлепков. Кто-то шлёпал его маленькими, но сильными ручонками по щекам. Затем на лицо обрушился тёплый водопад.
- Дядя командир, дядя командир! Да очнитесь! - раздался срывающийся в плач знакомый детский голосок.
То был Сашка из деревни. Отвинтив колпачок фляги, что висела на боку Виктора, он полили его водой, которую набрал в рот по самые уши.
- А… что… Фу, спасибо тебе, мальчик… - Виктор, придавленный телом Иванова, едва ворочал губами.
Во рту неприятно давили комья рвоты. Правое ребро саднило порезом. Кровь, что пропитала комбинезон, редкими струйками проникла в брюки и за голенище сапога. От этого хотелось рвать ещё сильней. Как на именинах в училище, вернее после опохмелки, пронеслось у него в голове запоздалое воспоминание.
- Ты как здесь? – не найдя ничего лучше, спросил он, глядя мальчишке прямо в глаза.
- Вы-то как, ходить можете?
- Так, ты это… Вопросы старшему по званию мал ещё задавать. Тьфу, что это я… - Виктор как бы нехотя пихнул мёртвого Иванова. Тот сполз обмякшим тюком на землю, под ноги. – Вот, дружка потерял. Гнида оказалась редкосная… такая вот… - Виктора несло, и он ничего с собой не мог поделать. – За-а-араза, проститутка, б..! Убил бы такого, два раза бы убил! Ты как здесь, гадёныш!?! – он внезапным рывком схватил мальчика за лямку и рванул к себе. Раздался треск: - Шпионишь, докладываешь своему Абверу? Родине изменяешь, сучонок? Придушу…