- Ай, дяденька, пустите!
Чувствуя слабые шлепки по лицу, что наносил мальчуган обоими руками, Виктор, наконец, выпустил его. Понимая, что перегнул, виновато опустил голову.
- Прости, - задавленно произнёс он. – Нашло что-то. А вообще, шёл бы домой, к мамке. Нечего здесь шастать под огнём. Не ровен час убъют тебя. Многих уже убили. Я вон своего боевого товарища тоже кончил. Не товарища… так – гадом оказался этот товарищ. А ты иди, Сашка. Давай…
Испуганно тараща глазёнки, Сашка ловил перепачкаными ручонами оборванную лямку. Наконец он её поймал и стянул тугим узлом.
- Вы это… дяденька, не подумайте ничего. Я на наших работаю. Не на фрицев.
- А я ничего и не думаю, парень, - Виктор неловко полез на гребень воронки, слушая непривычную тишину, что повисла над полем боя. – Только хочу, чтобы одним трупом стало на свете меньше. Понятно? Вот и мамка твоя, поди, волнуется. И сестрёнка…
- Это не мамка, - быстрым шёпотом отвечал мальчуган. – Мамку в Германию ихнюю угнали. Это сестра её. Нас к себе взяла.
- А сестре что – повезло? – нахально осведомился Виктор, подползая к гребню. – Ростом не вышла?
- А у тёти Клавы муж был староста. Его немцы назначили. Вот её почему не угнали. Вам понятно?
- Ага… жаль не попался он мне, - процедил Виктор неласково. - Уж я бы… Или он тоже – на наших?
- Ни! Дядя Витя вообще ни за кого не был. Так, сам по себе. Так он и говорил: «Всяк сам по себе».
- А сейчас где? В подполе прячется?
- Да нет. С немцами сбежал. Хотел и нас с собой, да тётя Клава не позволила. Говорит ему: «Раз ты сам по себе, то и мы тоже сами по себе». Он хотел её прибить, а она его ухватом. Немцы как заржут! Он голову обмотал моей рубашкой и с ними в машину. Вот так…
Виктор посмотрел наружу и обомлел. «Тигр» стоял, направив дуло с массивным тормозом, прямо возле его самоходки. СУ-122 в развёрнутом состоянии тоже уставила ствол в наше расположение. Время от времени, обе машины шумели внутри голосами. По характеру их звучания было ясно, что ведутся радиопереговоры. Но самое главное произошло минутой позже. Над головой и по земле скользнула овальная тень. Юла…
- Дядя, опять! – зашептал мальчишка. – Вы только не смейтесь и не ругайтесь. Я её уже видел.
- И я тоже, - нехотя признался Виктор, теперь уже шепотом. – Сашка, слышишь меня? Не ори как на пожаре. Понял? Лежи тихо. От, блин…
За островами подбитых машин сзади он увидал движение германских танков и бронетранспортёров, что шли ромбом. Среди боевых машин были как привычные глазу модернизированные и не очень PzIII и PzIV, так и отбитые Т-34 с мальтийскими крестами на броне. У этих «меченных» башни были увенчаны командирскими башенками, а вместо привычных глазу 20-калибровых Ф-34 были установлены 75-мм пушки с коническим тормозом. Вскоре, гусеничные машины с уложенными сверху дополнительными траками, вышли из общего строя. Хлопнули металлические дверки на гробовидных кузовах и по обеим сторонам вытянутых кабин. Фигурки в пятнистых куртках понесли троса c крючьями к застывшим, искарёженным панцерам. Десяток машин тут же оказались взяты на буксир. Тягачи заурчали и принялись выволакивать их с поля боя.
Виктор с ненавистью следил за их работой. Запасливые, нечего сказать! Мы-то так быстро ещё не научились эвакуировать свои подбитые танки. Понятное дело – Родина новые даст! Он с негодованием следил за корпусом своей СУ-85. Жалко… А командирская башенка на «Тигре» с номером «335» пришла в движение. Тускло поблёскивая зеленоватыми перископными стёклышками, она поворачивалась на турели то вправо, то влево. Но взгляд Виктора будто прирос с СУ-122. Поначалу он не рассмотрел продолговатые тёмные предметы, распростёртые возле передних гусеничных скатов. Но затем, присмотревшись, обомлел. Он рассмотрел, выхватив из футляра бинокль, прикрученных проволокой двух советских танкистов в тёмно-синих, замасленных и запыленных комбинезонах с чёрными, мягкими полевыми погонами, на которых можно было различить красный просвет и блескучие звёздочки. Их связали по рукам мотками проволок, прикрутив её к тракам. Сволочи, гады – мать их… Не танкисты наши, конечно, но те, кто эти сделали. Выродки в человечьем обличии, эти немцы, облачённые в пятнистые зеленовато-коричневые куртки, в касках с молниями; в коротких, с расходящимися голенищами сапогах, покрытых по всей подошве квадратными шляпками гвоздей, что чеканят неприятную, нервную дробь по камням.
Тут черноволосая голова крайнего, правого к нему танкиста дрогнула и склонилась на бок. В окуляры бинокля, подкрутив колёсико «резкости», он увидел горбатый, окровавленный нос, расплывшийся по загоревшей скуле тёмно-фиолетовый подтёк. Сощуренный миндалевидный глаз, казалось, весело (что было страшно!) подмигнул ему. Тевосян Армен… Барефзес, дорогой мой командир! Что они с тобой сделали, сочинец… советский, настоящий советский офицер!
Тут один из ремонтных транспортёров приблизился к его родной самоходке, которую не хотелось называть сейчас «сукой». Лязгая гусеницами, вражеская машина зашла со стороны её трансмиссии. Из металлического продолговатого кузова спрыгнули, опасливо пригнувшись, две фигуры в оливково-зелёных комбинезонах и пилотках с чёрным кантом. Они принялись раскручивать тяжёлый трос с крюком, что бы подцепить им СУ-85. Уволочь его «боевую подругу» в свой тыл.
Решение пришло быстро. Рука Виктора, опережая мозг, поползла к ракетнице, что висела у него на боку в брезентовой кобуре. Наблюдать, как фрицы утягивают с поля боя свои и советские машины, он спокойно не мог.
***
… «Гриша» одним движением прихватил ТТ, утопленный в плащ. Он молниеносно вскинул руку и выстрелил в неё. Пуля разорвала болонь на правом Машином плече. Неловко хватая прострел левой, она сперва с удивлением воззрилась на него. Словно говоря: «Ты что – очумел совсем? Я же ношу твоё дитя, ирод!» Затем она медленно осела на дорогу. Плащ вздулся вокруг неё пузырём.
У бойца-водителя лицо вмиг стало мелово-бледным. Шевеля ртом, словно силясь поймать крупицы воздуха, он принялся поднимать ствол карабина.
- Боец, отставить!
Это крикнул слабым, но настойчивым голосом «Гриша».
- Отставить, кому говорят! – повторил он уже сурово, сводя узкие чёрные брови на переносице: - Слушай меня внимательно и не бойся. Мы… я и она – диверсанты. Понял? Кивни! Ага… Слышал про Абвер? Нас забросили сюда. Мы на него… на Абвер этот гребаный работаем. Меня ты можешь не бояться. Вези меня сдаваться в комендатуру, в НКВД, к чёрту лысому… В СМЕРШ. Понятно?
Он говорил это всё больше, понимая, что по какой-то мощной, но невидимой, необъяснимой причине не может даже с места сдвинуться. Одной из составляющих этой таинственной причины была та, что сидела сейчас на дорое и носила в чреве его будущего дитя.