- Гитлер тебе ферштейн, а не советский офицер! – рявкнул Виктор так, что в голове помутилось.
- О, не надо так есть грубо! Зачем ви так говорить, товарищ Померанцев? Так ни есть надо. Ми должен стать ваш короший друг.
- Обсеришься! Какой я тебе друг, падла? Можешь меня пытать, можешь расстреливать…
- Зачем мне вас расстреливайт? О, ви думайт о нас с позиций красный пропаганда. Она показывайт через жидовски комиссарен всех немцев как дурак. Это совсем не так. Ми уважайт сильный и мужественный враг. Ви скоро убедиться в этом. А пока ви должен успокоиться и разговаривайт с приятный собеседник. Как будто ви есть мой приэтель. Альзо?
- С тобой что ли, гнида? Ты мне в приятели навязываешься? Ты башкой своей допри – из тебя такой же приятель как из говна… ну, это… О чём нам с тобой говорить, фриц? Ну, твари…
- О, ви опять ругаться напрасно. Это совсем не надо делайт, товарищ. Я тоже когда-то биль товарищ, Померанцев. Я бывши дойче коммунист, спартаковец. Рот фронт! – силуэт поднял над головой кулак. – Рот фронт, камрад! Ви это понимайт, товарищ?
- Зараза-а-а… - Виктор плюнул, но не попал. – Знаю, конечно. Как не знать! Психологический контакт вот как это называется. Тоже грамотные, так что… Научили тебя, так думаешь разжалобить? Слушай, б…, если ты действительно был коммунистом – знаешь ты кто!?! Тебя на огне медленном надо теперь изжарить, понятно? Я вот не коммунист и то – жалею…
Он с ужасом поймал себя на том, что начал откровенничать. Либо фрицев контакт сработал, либо его характер дал слабину. А это в условиях военного времени, знаете ли… Он хотел сказать, что отца арестовали ещё в 1934-м и он до сих пор не знает о нём ничего, но вовремя сдержался. Другая мысль поразила его: если те ребята из СМЕРШа, что сдали его тем двум мерзавцам на «додже», предатели или агенты, то… Кому тогда верить, товарищи? Есть ли вера вообще? В Бога, в совесть? Господи, помоги! Образумь и защити раба своего, Виктора. Не раба конечно – ученика…
- О, ви, кажется, хотеть мне что-то сказать товарищ Померанцев. Что-то про кипящий масло и медленный огонь, - вкрадчиво заметил голос, который начинал порядком надоедать. – Ви думайт так обидеть меня? О, найн! Я есть привыкать к такой обращений. Да, я есть бивши коммунист. С начала война на Восток я изменить свой убеждений. Могу объяснять. Национал-социализм оказаться близок мой разум. Это есть социализмус, что оказывайт близки мой разум. Это социализмус доказывайт величий арийский раса и германский наций в Европа, а также весь мир. Если другой народ будет следовать за германский, он также обрести этот величий. Ви понимайт, о чём я говорить?
- Не понимайт! – с наслаждением передразнил его Виктор. – Ну и ишак ты! Социализм ещё приплёл, ни к селу, ни к городу. Что ты знаешь о социализме? За него людей в паровозных топках сжигали, как Сергея Лазо. За него расстреливали из пулемёта, как в фильме «Чапаев». За него с раненых шашками кожу лоскутами сдирали, как у Серафимовича в «Железном потоке» и у Шолохова…
- Что ви знает о социализм кроме красный пропаганда? – встрял гитлеровец с возрастающим зловещим интересом. – Только фильм и книг не может дать вам знайт вся правда. Ви ошибаться, товарищ Померанцев. Ви ошибаться то, что правда так доступен ваш ум. Ви не думайт, что красный пропаганда может убедить вас не знать правда? Что красный пропаганда убеждайт вас поверит ложь…
- Какая ложь, сука!?! – Виктор, наконец, приподнялся и слегка подогнул ноги. Приятное тепло разлилось по отёкшим членам. – Что ты знаешь обо мне? Что ты знаешь о нас!?! Ни хрена вы не знаете, убийцы. Только жечь и разрушать можете. Насиловать женщин и мучать пленных. Живыми бы вас и всю вашу Германию…
- О, ви совсем национал-социалист! – тихо засмеялся гитлеровец. Его рука легла на стол, где покоилось нечто тусклое и железно, что заставило Виктора поостыть. – Совсем как фюрер, что есть требовать освобождать жизненный пространств от неполноценный раса. Жестокость и ещё жестокость, хотя надо оставаться добрый человек. Так сказать Адольф Гитлер и Генрих Гиммлер. Но я есть Абвер. Я не имейт отношений к полиций, СС и СД. Это есть подлый организаций. Это есть животный, но не есть человек. Ми так думайт в Абвер и Вермахт. Ви верит нам?
- Верит, не верит… По-русски выучись как следует, а потом вопросики свои хитрые задавай. Ферштейн? То-то… Конечно не верю. Тебе, фашисту, как можно верить? Хрень какую-то поносишь из себя, как сивая кобыла. Башку б тебе отшиб… Ишь, какие добренькие выискались! Мол, мы тут ни при чем, нас заставили. А кто воюет – только СС? Или ваш вермахт? Вы и воюете. Советских людей убивает и мучает только СС? Вы сперва убиваете, а потом они. Потому что вы первые идёте по нашей земле, а они – следом за вами. Понял ты, пучок дерьма? То-то… Если вы такие хорошие и благородные, на кой вы вторглись на нашу землю? Что вам тут, сметаной помазали? Что ж вы своему фюреру поганому башку не открутите!?! А!?! Ага… Язык-то проглотил, гуманист хренов?!?
- Тише, не надо так орать, - сухо заметил немец, махнув другой рукой. – Ви совсем оглушать меня. Я думайт вот о чём. Ви есть наверняка немного голоден. Я распорядился дать вам есть. Эссен, бите ком! Я правильно сейчас сказал, товарищ Померанцев? – удивительно чётко спросил он. – Вижу, что правильно. Вы хорошо держитесь, и это нам нравится. Мужественный русский нам ближе, чем трусливый немец. Если бы выбор пал между вами и таким немцем, я бы не колеблясь, отдал предпочтение вам. Что такое высшая раса, когда речь идёт о настоящем человеке? Это не метафора, не игра слов. Это жизнь, товарищ Померанцев. И вы сейчас выигрываете, потому что у вас настоящих людей больше, чем у нас.
- Ох, сейчас меня стошнит! Знаем мы и эти приёмчики. Только не ждите – ничего рассказывать не буду. И шпионом вашим не стану. Я советский офицер и советский человек. Это ясно? Или тупоумием страдаем?
- О, конечно! Но спешу вас разочаровать. Нам не нужны ваши данные. Мы и так много знаем о вас и вашей дивизии. Даже про ваш полк самоходно-артиллерийских установок СУ-85 под командованием майора Беспечного Павла Анатольевича. Члена партии… ВКП (б) с 1931 года, женатого, имеющего двоих дочерей, которые вместе с женой проживают в Астрахани. Проходившего свидетелем по делу о военно-троцкистской группе при Особом Краснознамённом Дальневосточном округе, по месту службы. Он отказался дать свидетельские показания против двух командиров, сославшись на то, что недостаточно знал их как новичков. Поэтому с августа 1937-го по ноябрь 1938-го он был задержан органами НКВД по обвинению в участии в военном заговоре наряду с остальными заговорщиками, мнимыми и реальными. Но ему повезло – военные действия против армии Японии, арест Блюхера и бегство Люшкова, главы дальневосточного НКВД, помогли ему и другим выйти на свободу. Его даже не били – совсем отрадно! Ну, мы отвлеклись, товарищ. Да-да, не надо злиться. Майор Беспечный, вам это будет приятно слышать, написал с десяток заявлений в партком дивизии с просьбой открыть для вас кандидатский стаж. Он рекомендует вас в партию, понимаете? Таким командиром надо гордиться. Он вас считает настоящим офицером и настоящим советским человеком.
Выдержав паузу, пока Виктор, потрясённый, молчал и шевелил губами, он что-то коротко бросил за плащ-палатку. Молодой голос по-немецки чётко ответил ему. Тогда сидящий встал, удовлетворённо размял пальцы и вышел из-за стола. Затем он сделал несколько шагов влево, где, скрытый светом, стоял на березовой столешнице массивный радиоприёмник в коже. Немец совершил щелчки. Вскоре из ворсистой ткани, что покрывала динамики, понеслась нежная, обволакивающая всё и вся музыка.