- Господин генерал хочет вам сказать, что следующий выстрел будет точно в цель, - раздался, казалось, над самым ухом голос Ригеля. – Советую подумать и сделать правильные выводы. Если, конечно…
- Всё! Я сказал достаточно, - внезапно раздался другой, незнакомый ему голос. – Развяжите…
***
…Семельченко, как и было условлено, вышагивал впереди. Он словно с любопытством озирался на покосившиеся, уцелевшие за две оккупационные зимы, сараи и заборчики с германскими приказами и цветными плакатами, вроде «ГИТЛЕР ОСВОБОДИТЕЛЬ!». Патрули от комендатуры и полевые жандармы нисколько его не пугали. Он даже нарочито вызывающе шёл им навстречу, а они обходили его (очевидно, принимали за агента хипо-полиции или ГФП). Пару раз он сочувственно покивал в сторону двух мужчин, которых гнал перед собой жандарм на лошади. А на площади, где покачивались тронутые разложением трупы повешенных с табличками «Я НАРУШИЛ ПРИКАЗ ГЕРМАНСКОГО КОМАНДОВАНИЯ», даже сплюнул. И, что самое главное, перекрестился на видневшийся вдали купол собора. На бабулек и дедулек, что развернули тут же бойкую торговлю (война войною, а жратва жратвою), это произвело должное впечатление. Им время от времени подбрасывали листовки в корзины по указанию штаба городского подполья, но это их проняло лучше всяких «бей немецко-фашистских захватчиков!». В довершении ко всему Семельченко громко (что было уже чересчур!) сказал: «Хоть по-русски грамотно писать научились». К вящему облегчению Цвигуна, он тут же стал сматываться в нужном направлении.
Васька следовал за ним по пятам, хотя и на почтительной дистанции. Облачённый в тёмно-синий шевиотовый костюм и галстук, в низко надвинутой фетровой шляпе, он был похож на коммерсанта из Берлина или, по крайней мере, из солнечной Одессы. Его тоже обходили патрули. Правда, в одном случае он дал небольшую промашку. Отпустил ситуацию, засмотревшись на ехавшего германского офицера с яркой дамой на неизвестно откуда взявшейся пролётке со старорежимным кучером в козлах. И тут же услышал: «Дяденька, а вы огонька не дадите?» Молодой рябой полицейский в ещё необмятой униформе возник рядом, как будто прятался в сточной канаве. К губам у него прилипла самокрутка. Глаза смотрели заискивающе, но одновременно с хитрецой. «Das du fortkomst! Shneller! » - гаркнул Васька оглушительно. Полицай испарился с поклоном, будто вместо него кипел чайник. Однако Васька тут же отчитал себя за небдительность и занёс выговор в незримую «книгу поступков», как учили его в СМЕРШЕ. «…Держите перед собой в трудные часы эту книгу открытой, представляйте строчки уже исполненных дел, а также записывайте воображаемым карандашом новые дела и свои планы. Разбейте каждую страницу на два столбца: ваши успехи и ваши провалы. Так изо дня в день вы научитесь соотносить свои дела с делами других сотрудников, ведущих точно такие же книги. Таким образом создаётся одна Единая Книга, которую рано или поздно учатся читать все», - так учили их на курсах.
С Фоммелем у него была договорённость, что СД не будет его «плотно водить» во время маршрутов по городу. В любом случае подпольщиков, с которыми он будет выходить на контакт (в основном, подставных или тех, что под подозрением у Центра) они арестовать не смогут. Хлопотно это хотя бы потому, что надо запрашивать санкцию у ГФП. Так можно и все нити оборвать, потому как гестаповцы как раз большие охотники на подобную информацию. Сами норовят кого-нибудь арестовать и отчитаться по «рус бандит». Кроме того, пока резидентура СД подготовит запрос, пока группа тайной полевой полиции его, может быть, утвердит, памятуя о том, что некий русский убил одного их сотрудника и покалечил другого… Фоммель, правда, пустил слух, что этого русского, которого он взял под опеку, вскоре за несговорчивость застрелили «при допросе на местности». Но разве ему не желают отомстить? Рассчитывать приходилось наудачу и удачу большую.
Цвигун вовремя обратил внимание: рослый офицер с шевроном танкогренадёрской дивизии «Великая Германия» увязался за Семельченко. Это было совсем некстати. Часы на запястье показывали без 10 минут 12. Ровно через 20 минут Ваське следовало найти на рынке торговца сахарином, что носил чёрный картуз и чёрную визитку. Торговца звали Иван Ипполитович. Так было обозначено в ЦУ СМЕРШ. Он был местный и имел разрешение на торговлю от городской управы. Помимо этого он, выполняя указание резидента 4-го управления НКВД, которому был подчинён до февраля 1942 года, инициативно пошёл на контакт с отделом III-a полевой командатуры. Контакт, как и следовало ожидать, быстро закончился предложением о доверительном сотрудничестве со штабом местной Абвергруппы. Иван Ипполитович, используя германскую зафронтовую агентуру, о которой имел самое отдалённое представление, успешно прошёл проверку. Суть её заключалось в следующем: тайно списаться со своим родственником, который служил начальником учётного стола офицеров запаса крайвоенкомата, у которого в свою очередь брат работал в сборном цеху «Уралмаша», а деверь – в комиссии по приёмке Т-34. Родственники по достоверным данным, получившим подтвержение в Абвершталле, были скрытые, но закоренелые троцкисты. Получив письмо с оказией, родственник-военный повёл себя правильно, с точки зрения местной абверовской агентуры. А именно: в НКВД не побежал. Даже в 3-й отдел по месту службы не обратился. Напротив, по указанному через оказию адресу отписался, что «вареники дошли в наилучшем виде, в коробке за время следования не укатались». Это был условный сигнал о согласии на взаимный контакт. Вскоре через доверенное лицо германская резидентура стала получать данные о мобилизационных мероприятиях, графиках движения эшелонов с пополнением и техникой, а также многое другое.
…Капитан из «Великой Германии» с зелёным кантом поверх белых «катушек» и ускоренным шагом догнал Семельченко. Но тот уже давно ощутил к себе интерес. Однако он шёл к собору, не оборачиваясь. Даже не сбавил шаг, чтобы не спровоцировать интересующуюся сторону.
Как бы раздумывая, приближаться к нему или нет, капитан гаркнул на плохом русском:
- Эй ты, Иван! Хальт! Бистро, шнеллер! Слюшайт моя команда, бистро!
Семельченко замер в полуобороте. Потёр грудь, затянутую в кургузый пиджачок, застиранный в подмышках и спине.
- Это вы мне? – его лицо изобразило искреннее недоумение.
- Ти есть презирать германский империй? Альзо, ферштейн? – немец предупредительно положил руку на кобуру и надавил пальцем на клапан.
- Ой, граждане… господа-товарищи! – деланно завопил парень, расплывшись по рыжей широкой физиономии. – Что это деется? Иду себе, иду, а тут… Ни за что, ни про что! Вот тебе и новая власть! Вот вам и новый порядок! А думали, что такое только при усатом Сталине! Жить, значит, стало лучше, жить, значит, стало… На тебе, повеселились, едит их мать!