- Слышь меня! Хайло своё побереги – зубов не досчитаешься…
- Ну, вы прям как в гестапо, милейший мой батенька! Или того, у товарищей чекистов. Говорят так при товарище Ежове следователь подследственного… того… обрабатывал перед тем как, значит…
Васька нарочно тянул время, подбирая самые нелепые, порой отстранённые формулировки. Его голову снова обожгла догадка: как Фоммель будет отчитываться о похищении обергруппефюрера СД, с которым выезжал на мероприятие? Вот, кретины…
- Ты, гнида! Так вот…
Барятинский в два прыжка достиг его и махнул ладонью.
- Так вот, я тебя серьёзно предупреждаю! Заткнись и отвечай, когда спрашивают. Только по существу. Ну?!?
- Я бы с удовольствием. Но ты же говоришь, заткнись. Как же мне отвечать? Нелогично как-то получается.
Плоская боль обожгла его губы. Они онемели и стали чуть солоноватыми. Удар между тем пришёлся в пол силы, что было совсем неплохо.
- Знаете, - как можно более снисходительно заметил он, - а вы это напрасно затеяли.
Он подавил в себе желание облизаться, чтобы не выдать своё напряжение.
- Что именно?
- Этот допрос с пристрастием. Лучше уж сразу, как говорили в Гражданскую – в штаб Духонина. Я ведь всё равно больше положенного не знаю. И вам сверх того не скажу. Ведь ни слова больше не поймёте. Ну, слова-то, может, и уловите, даже запишите, а сам смысл… То, что мне известно, имеет такой смысл, что может вам повредить. Не говоря уже о том, что в процессе изложения эта информация начнёт сопротивляться мне, - Васька инстенктивно поморщился, - и я её начну вам излагать чёрт те как… Оно вам надо?
- Да что ты говоришь!?!
- Да то и говорю… Уж вы мне поверьте. Придётся разворошить массу всего сопутствующего. А вам это весьма и весьма не понравится. Сами должны допетрить… Лучше будет, если сами скажите – ради чего всё это затеяно?
- Ага, чтобы вы подогнали свою легенду к нашим вопросам? – глухо спросил кто-то из сидящих. – Что, за идиотов нас держишь? Ну-ка, врежь ему для профилактики, дорогой товарищ!
- Тише-тише! – Цвигун опустил подбородок и, убедившись, что его не бьют, продолжил: - Хорошо, хорошо. Со всеми условиями согласен. Спрашивайте же, наконец.
- Был задан вопрос… - почти захрипел Барятинский над головой. – Напомнить или сам вспомнишь?
- Ага, да-да… Конечно, был задан… Цели моего общения с этим, прости Господи, субъектом, что сидит понуро на вашем стульчике? Да какие могут быть у меня с ним общие цели? Познакомились намедни. Предлагал стать его агентом. Я вежливо отказался. Он ещё раз предлагал. Даже предложил подвезти с площади, где я, кстати, прятался во время облавы. Обратили внимание? Ну, то-то. Несоответствие, так сказать… Я опять, то есть снова ему отказал. Тут он меня куда-то повёз. Сказал, что б я сидел, не рыпался. Потом налетели вы… Дальше совсем неинтересно.
- Ты ничего не забыл? – угрожающе встрял Барятинский.
- Что именно? Напомните, пожалуйста…
Цвигун начал довольно развязано, за что тут же был наказан: его со всего маху звезданули ногой по голени.
- Эй, может, хватит, а? – из глаз Васьки нечаянно выкатились слёзы боли. – Силён ты, однако, бить связанных. Чай не один я у тебя такой в руках побывал. Угадал, поди?
- Уймись… Да, всякие побывали. Разговорчивые такие же и молчуны. До поры, до времени.
С минуту установилось гулкое молчание. Угрожающая тишина вскоре стала рассасываться, как утренний туман. В ней зарядились прорехи, сквозь которые Цвигун уловил искры доверия и проблески интереса. Значит, сразу не прикончат. Есть среди этой кодлы кто-то из наших – внедрёнников-нелегалов. Неужели чуток подержат здесь, пока страсти наверху улягутся? Если только это не затея герр Лоренса и герр Фоммелем. А на лице у обергуппефюрера сейчас – не сложный театральный грим, избражающий кровоподтёки? Ась, не слышу?.. Он, кажется, стал шевелить губами, выйдя из себя, и тут же вновь собрался и живо успокоился. Нет, надо следить за собой. Так ещё ненароком выдам то, что внутри. Как говорится, на тарелочке с голубой каёмочкой.
- Как я понял, приговор мне либо давно вынесли, либо только выносят, - разрядил он обстановку скорбным голосом. - Что ж, не сказать, что б радости было много, но всё-таки… Приятно помирать среди своих. (Кто-то из сидящих за столом сочувственно хмыкнул, но на него тут же зашикали.) Вот, вот… Я о том же, дорогие товарищи. Надеюсь, что дадут хоть прикурить перед тем, как «дырка в голова». Или петлю на шею. И от ста грамм не откажуся. То же приятно – для жития в загробном мире. Там, старики говорят, многое вспоминается. То, что при жизни делалось. И хорошего, как говорится, и не очень. А у кого, значит, одно или другое перевешивает, тот идёт по распределению. Либо на сковородки с маслом кипящим, либо в райские кущи. Кто куда… Так вот, товарищи дорогие. Если не желаете выслушать, поразмыслите вот над чем. Я вам нужней живой, чем калеченный. Не говоря уже про башку со свистом. Или с петлёй на шее. У кого какая фантазия, конечно…
- А он прав, - густым басом прокомментировал кто-то в центре светового круга. – Мы уже наметили его, а зря… Если гражданин, хм-гм… желает что-то сказать, облегчить душу, то надо выслушать.
- Ага, как на парткоме, - хмыкнул отчего-то «сочувствующий». – Этот холуй фашистский издевается над нами! Сто грамм ему, видите ли…
- Издевается, говорите? Ну и пусть… - прогудел бас. – Перед смертью не нахохочешься. Нам от этого ни тепло, ни жарко. Согласись, а? Пускай говорит, как хочет. А ты, Сиз…
Барятинский оглушительно закашлял, что заглушить кличку. Между тем было странно, что «бас» решился озвучить её в присутствии посторонних. Или они решили их всё-таки прикокнуть? А с мертвецов, какой спрос?
- А зачем мы ему… это самое… - начал было Барятинский, но решил этим ограничиться.
- А тебе не интересно полюбопытствовать? – голосом под «бас» поинтересовался Василий.
- Или ты только по мордасам шлёпать можешь, гражданин следователь?
Барятинский с ненавидящим «y-e-e…» занёс было руку. Но тут же убрал её за спину. Из-за стола донёсся тихий, свистящий шорох. Затем всё стихло.
- Вот так, - произнёс бас. – Отойди в сторону или сядь с нами. Не маячь… Что ж, гражданин, трясите языком. Внимательно слушем до поры до времени.
Василий специально затянул паузу. Это не заставило себя долго ждать.
- Э, так что ты нам хотел сказать, господин хороший? – подал голос «сочувствующий».
Чувствовалось, что он заметно нервничал, за что Василий немедленно ухватился.
- А вы собственно кто будете? – весьма уверенно начал он. Моя личность вами давно установлена. Я её особенно не скрывал, когда имел счастья пообщаться кое с кем из вас. Теперь не имеет смысла молчать и отнекиваться, раз уж меня хотят выслушать. Коли со мной всё ясно, кто вы такие будете? Мне, как говориться, дюже интересно.