— Буду.
Шмыгнув носом, она вручает мне стакан с кофе и достаёт пончик, политый шоколадной глазурью. Осторожно кусает, блаженно жмурится, ладонь мою не сбрасывает.
Жуем молча и наблюдаем за тем, как Алиска наворачивает по катку круги. Подъезжает к нам постоянно, восторженно пищит и ест из Юлькиных рук пончик, посыпанный сахарной пудрой.
— Демьян…
— Я поговорю с Парфеновым. Обещаю.
Убеждаю Сладкову, когда мы заканчиваем с десертом, и подаюсь вперёд, чтобы стереть шоколад с ее губ.
Прикасаюсь большим пальцем к Юлиному рту, и сразу насквозь молнией прошивает. Ток бежит по венам, все вокруг размывается, творится новогодняя магия.
Смотрим друг другу в глаза, не говорим ничего, но все равно ближе становимся. Что-то тёплое без слов друг другу транслируем, осторожно пальцы переплетаем, а потом в наш волшебный мир с разбегу влетает Алиска, сообщая.
— Я все.
Домой мы возвращаемся в приподнятом настроении. Я первым выхожу из машины, чтобы забрать пакеты из багажника, только торможу резко на полпути, потому что в затылок врезается снежок.
Оборачиваюсь. Думаю, что зрение меня подводит и Сладкова не может вести артиллерийский обстрел. Но она быстро вылепливает ещё один снаряд и бросает в меня.
Цепляет не сильно. По касательной.
— За что?
— Просто так. Для профилактики.
Звонко кричит Юля и продолжает вести наступление. Я же несусь к ней навстречу, заваливаю ее в сугроб и сам падаю рядом.
Сейчас я плыву по волнам безмятежности и не догадываюсь, что завтра нас ждёт грандиозный скандал.
Глава 6.1
Юля
Зима в этом году особенно красивая. Не слишком холодная, но снежная. На клумбе рядом со входом в подъезд Демьяновского дома лежат огромные сугробы, и я не уступаю соблазну. Наклоняюсь, зачерпываю в пригоршню снег, кидаю в Ларина снежком.
Хочется такой же беззаботности, как в детстве. Лепить с братьями снеговика, съезжать с горки на пакете и чтобы папа на санках катал. А потом долго и нудно стряхивать с шубы снежное покрывало, чистить ботинки и пить горячий чай с вишневым вареньем. Или с клубничным.
И чтобы пироги мамины на столе. С хрустящей румяной корочкой.
— Полундра!
Отвлекшись на внезапно нахлынувшие воспоминания, я пропускаю маневр Демьяна, и спустя три секунды он сшибает меня с ног и швыряет сугроб. Сам падает рядом и громко хохочет, как будто он не серьезный депутат с мандатом, неприкосновенностью и прочими взрослыми штуками, а беспечный тринадцатилетний подросток.
Такая вот искренняя улыбка, кстати, ему очень идет. Когда он не пытается юлить, хитрить и манипулировать.
— Бонзай!
Насмотревшись на наши выходки, Алиска тоже берет разбег и плюхается в аккурат между нами. Голову в смешной белой шапке с двумя помпонами кладет мне на грудь, ноги закидывает на Ларина и в унисон с нами смеется.
Сегодня поистине лучший день за последние несколько месяцев, потому что после снежных ванн мы поднимаемся в квартиру, развешиваем мокрую одежду на сушке и идем на кухню пить зеленый чай, который Демьяну привез из Китая коллега.
— Обязательно съездим с вами в горы на праздники, — наблюдая за разыгрывающейся за окном метелью, произносит Ларин, а моя бурная фантазия уже рисует крутые склоны и уютный деревянный сруб с камином, ковром и огромным диваном в гостиной. Где мы сможем пить какао, есть что-нибудь вкусненькое и играть монополию.
— А партия отпустит?
— Куда она денется.
Небрежно машет рукой Демьян, а я радостно нарезаю хлеб тоненькими кусочками и опускаю в тостер. Достаю из холодильника масло и черничный джем.
— Будем есть сладкие бутерброды, — разместив все на столе, я щелкаю Алиску по носу, а она издает бодрое «ура».
И мы наспех подкрепляемся, отогреваемся и идем в зал — устанавливать нашу красавицу-елку. Ларин колдует над винтиками-ветками-подставкой, а мы с малышкой сидим на полу и завороженно наблюдаем за тем, как из разрозненных деталей вырастает чудесное искусственное дерево.
Пушистое, ярко-зеленое, разлапистое.
После того как Демьян дает нам «добро», мы принимаемся его наряжать. Симметрично развешиваем шары и звезды, красиво повязываем банты. Выудив ангела из коробки, я лезу на стул, чтобы установить его повыше, и не замечаю, как опасно скрипит подо мной эта не слишком устойчивая конструкция.
Понимаю, что что-то идет не так, слишком поздно. Стул накреняется и я, зажмурившись, лечу вниз. Боюсь, что после такого кульбита костей не соберу, но падаю в надежные теплые руки.
— Все хорошо, Юль. Живая?
— Ага.
Сглатываю гулко и после недолгих раздумий открываю глаза. Встречаюсь с изумрудной гладью Демьяновских омутов и отчего-то смущаюсь, поэтому быстро соскальзываю на пол, пользуясь подвернувшимся предлогом.