На моих бахилах лежал снег. Поднявшись, мне пришлось пару раз резко дёрнуть ногами, освобождая их от неуместной в больнице белой массы. Снег, каплями и маленькими горками, разложился вокруг ботинок, как напоминание о недавних событиях. Оглядываясь по сторонам и выдыхая, как марафонец, я подошёл к кровати и посмотрел на Гошу. Немного посиневшее лицо было направлено точно в потолок, а губы скривились от боли (или ужаса?). Не знаю, видел ли он то, что недавно здесь наблюдал я, но смотреть на фотографа было больно. Ощущение того, что он отлично понимает, что с ним произошло, намертво засело в мою голову. Душа, в которую я раньше не верил, ушла за странным бородатым Васькой, а хозяин острых рогов, уже давно заждался вкусной трапезы.
Что я такое говорю? Вот Лена, и мне её надо спасать! Я не смог помочь Гоше, но свою невесту я обязан вытащить из петли. Чёрт! Какая петля!
«Миша, опомнись», – кричал внутренний голос, – «такого не бывает!»
Он кричал, а сознание твердило совсем другое, вырисовывая перед глазами слова кривыми буквами:
«…нет спасения для пришедших на алтарь. Их души пойдут в пищу Дьяволу, а тела на корм червям. И память о них развеет ветер…»
12
Два дня до похорон Гоши я не отходил от Лены. Пришлось взять отпуск за свой счёт, но жизнь любимой стоила дороже потерянной зарплаты. Естественно, уехать в тёплые страны нам не удалось, так как семейный долг, облачённый в траурный саван, взывал к тяжёлой оплате.
Все эти дни Лена ходила, как привидение: она была тихой и молчаливой, временами, пугая меня бледным видом. Ничего странного больше не происходило, и я успокоился.
Когда два парня извлекли из катафалка гроб и поставили его на подставки, сильный ветер закружил снег, лежавший до этого тихим белым покрывалом. Соседние могилы, засыпанные им почти до портретов, скрылись в сумасшедшем танце стихии. Лена прижалась к матери, упрятав лицо в её шубу. В данной ситуации я чувствовал себя лишним, но продолжал вместе со всеми ждать финала.
– Может не будем открывать гроб? – спросил кто-то из родственников Лены. – Такой сильный снег… Боюсь, закидает нашего бедного Гошу.
– Так принято, – раздался другой голос. – Мы его больше не увидим, так хоть на прощание посмотреть на парня надо. К тому же, ему не будет ни холодно, ни мокро от снега.
Парни, недавно поставившие перед ямой гроб, переглянулись, пожали плечами и подняли крышку. Гоша лежал в чёрном костюме и с напудренные лицом. Думаю, одежда ему бы не понравилась, а вот наведённый марафет сгодится бы для его вечерней жизни.
Два прежних голоса продолжили говорить, но уже очень тихо, стараясь не мешать извечному покою мертвецов.
Я не видел ни первого, ни второго говорившего, так как мой взгляд был прикован к будущей могиле. Мне вспоминались рога, появившиеся из ямы… Мысль об их хозяине, ждущим пищи из несчастных жертв, заставила поёжиться. Хотя, он уже забрал душу, оставив тело другим страждущим…
Люди подходили, что-то шепча покойному почти в лицо. Кто-то целовал Гошу в лоб, поправляя после своих действий ленточку на его голове. Лена подошла к гробу и около минуты стояла молча. Только слёзы текли по щекам девушки, выдавая её огромное горе. Наклонившись над гробом, она тоже что-то прошептала и поцеловала Гошу в щёку. В тот же момент снег успокоился, прервав творившуюся недавно вакханалию. Думаю, никто этого не заметил. Только я обратил на это внимание, так как вдалеке, на самом выходе с кладбища, промелькнула спина, облачённая в монашескую рясу. Я не забуду этого человека до конца своих дней, сколь долгими им не предстоит быть, и не спутаю его ни с кем. Васька, медленной походкой, исчез за забором, заставив округлиться мои глаза.
– Миша, ты пойдёшь? Миша, что с тобой? – моя будущая тёща заглядывала прямо в глаза. – Ты Гошеньку увидел?
– Что? – пришлось дёрнуть головой, чтоб согнать наваждение. – Какого Гошеньку?
– Нашего…
Если бы… Хотя, учитывая его нынешнее состояние, лучше и его не видеть. Но прощаться с покойным придётся.
Лена стояла в стороне. Отец держал её под руку и жгучее желание вместо прощания с покойным кинуться к невесте, прожгло мою душу. Я постоял несколько секунд, молча рассматривая Лену, и снова услышал сзади голос:
– Миша, не волнуйся. Так надо…
Действительно, надо… вот только кому? Гоше уже всё равно. Даже его призрак не придёт ко мне в кошмарах, так как бесплотная душа зависла на адском дубе. Душа… зависла. Странная фраза, но она сейчас самая правдивая в нашей недавней истории.
Я шагнул к гробу и остановился рядом. Гоша, с напудренные лицом, лежал молча, сжав губы. Обычно, этот говорливый человек, не замолкал, постоянно о чём-то тараторя. Сейчас его губы, всё ещё искривлённым от боли, выглядели непривычно. Я присмотрелся и увидел на них пудру. Несколько телесных пятнышек красовались на бледных губах. Пару крупиц я разглядел в волосах покойного, удивляясь небрежности собирающих его в последний путь.