Через полгода мой мачо охладел ко мне и я начала ловить его на изменах. Сначало с натурщицами, затем с ресторанными певичками, а после и со своими сокурстницами, которых я сама же приводила к нему. Моё сердце изнывало от боли и страданий. Я ужасно ревновала, била скульптуры и статуэтки в его мастерской, ломала подрамники, рвала холсты. Но ничего не могла с собой поделать - прощала его измены. Слишком любила.
Дошло до того, что на летние каникулы я отказалась ехать домой к родителям в Тверь. Все студентки из общежития разъехались по домам до сентября, а я осталась на лето одна. Всё, боялась, что если уеду и оставлю Илью одного в Петербурге, он обязательно найдёт себе новую музу. Поэтому я непрерывно была рядом с ним. Жила и ночевала в его мастерской.
А мастерская у Илюшеньки была просторная, двухъярусная, с огромными витражными окнами, по бокам которых беспорядочно свисали длинные, покрытые толстым слоем пыли портьеры из зеленого бархата. В каждом углу стояли картины: какие просто в подрамниках, какие в богатых рамах и попроще. Самые важные, по мнению художника, были бережно завёрнуты в холщевые тряпицы, те, что он считал сущей безделицей, пылились так, без защиты. Были и эскизы скульптур и статуй. Илья считал себя всемогущим талантом решительно пробовал себя во всем. По стенам от пола первого яруса до второго были прикреплены книжные полки с книгами, такие же пыльные, как и всё вокруг.
Постепенно, я навела порядок во всей мастерской. Руками перестирала восемь грязнющих гардин, стоя на стремянке, смыла пыль со всех полок, отдраила годами не мытые полы. На втором ярусе было нечто спальни. Там стояла кровать, которую можно было сравнить с аэродромом. Меня всегда смущал запах, исходивший от покоричневевшего от грязи постельного белья. Видимо, застелив раз, постельное больше не менялось. Во время стирки оно расползалось в моих руках, превращаясь в ветошь, настолько древнее оно было. На накопленные деньги я купила новое и с городостью застелила им кровать. Я и сама не заметила, как в стенах илюшиной мастерской, превратилась в кухарку, прачку и уборщицу. Для плотских утех я стала ЕМУ не так интересна как раньше. Ильюша окончательно охладел ко мне, я стала ему неинтересна.
Дошло до того, что уходя по делам, он по нескольку дней не возвращался совсем. Я обзванивала всех друзей и общих знакомых, искала его, но всегда безрезультатно. Илья возвращался сам. Появлялся в мастерской довольный, с сытыми глазами и тонким запахом чужих женских духов. Я уличала его в измене и устраивала скандал, который Илья умело гасил. Он набрасывался на меня и утонув в крепких объятиях, я забывала обо всем. В такие моменты, у нас был бешенный животный секс, во время которого я прощала ему абсолютно все. Моя любовь к Илье была похожа на страсть волчицы. Иссушающая, гнетущая, но стоит только напиться вдоволь свежей крови, как я снова наполнялась жаждой жизни и на время забывала о страданиях, причиняемых Ильёй.
В конце августа он пропал на неделю. Устав ждать его, я накинула кофту, в Петербурге уже было по-осеннему свежо, отправилась на поиски пропавшего Илюши. Исходила все злачные места, все кафе, мастерские и рестораны, потратила целый день на поиски. К вечеру, на посеревшее небо набежали чёрными кляксами тучи. Холодный влажный ветер продувал моё легкое платьице. Шерстяная кофта уже не спасала, я совершенно продрогла. Трескучие раскаты грома известили о том, что надо до начала ливня поскорее добраться до дома. Но у меня остался лишь один ресторан, любимый Ильей, в котором я его ещё не искала. Дорогой в те времена ресторан "Кавказский", что на Невском проспекте. Я добежала до него, когда на город спустились вечерние сумерки, а разразившаяся непогода вымочила меня до нитки. Дрожа от холода я остановилась у большого окна "Кавказа" и передо мной предстала картина: в красивых нарядных платьях дамы кружились со своими кавалерами в танце под музыку ресторанного ансамбля, столы ломились от дорогих кушаний, коньяка, вина и шампанского. Настоящее советское шампанское лилось рекой. Прямо перед окном, у которого я остановилась, за столиком сидел разгоряченный коньячными спиртами Илья, он нежно держал руку белобрысой тощей, красиво одетой манекенщицы Любы и с упоением смотрел на неё влюбленными глазами. Слезы ручьем побежали из глаз. Но из-за небесных слез их было не видно. Промокшая под проливным дождем, я дрожала под окнами ресторана и была похожа на мокрую болонку. Кто я сейчас была по сравнению с этой ухоженой, красиво одетой питерской манекенщицей? Провинциалка-студентка из Твери.
В какой-то момент Люба заметила меня в окне и показала Илье. Он посмотрел в мою сторону, презрительно фыркнул и отвернулся. Она что-то сказала ему, взглядом показывая на меня и оба прыснули со смеху. Они смеялись с таким наслаждением и так долго. Надо мной смеялись. В тот момент моё сердце разбилось на тысячу мелких осколков. С окровавленой душой я поплелась домой, в общежитие, оставив влюбленную парочку ворковать в ресторане.