К нам пришел позировать на художественную анатомию мужского тела, атлетичного телосложения, Андрей. Наша блеклая, выкрашенная в выцветшую блекло-серую краску мастерская, с его появлением, заиграла яркими красками. О, вот это было тело! Кисть самого Леонардо да Винчи плакало по этим идеальным пропорциям и рельефам. Тёмные своевольные кудри свисали томными локонами на широкий лоб Андрея. Густые, широкие будто выкрашенные углем брови свисали над его тёмно-коричневыми глазами. Его слегка увеличенные зрачки были настолько черны, что были похожи на бездну. Бездну, в которой была готова утонуть каждая студентка, посещавшая аудиторию, когда позировал Он. Атлетичная фигура, напоминающая изваяние Апполона, вызывала восхищение. Гладкий, мускулистый торс манил и вызывал неприодолимое желание прикоснуться к нему ладонью. Ноги, руки, плечи, живот - всё сплошные мускулы. Андрей весь дышал силой и мужественностью. Самым волнительным было то, что наш парнишка позировал обнаженным, часами стоявший перед нами и дававший возможность вдоволь налюбоваться его гениталиями. Его орган, под стать хозяину, даже в поникшем состоянии, был похож на Геракла. Мы все, включая мужскую половину курса, в перерывах между занятиями, живо обсуждали каким Он должен быть огромным в "рабочем" состоянии. С самого первого своего появления в нашей мастерской, Андрей стал притчей во языцах среди студентов-художников. Абсолютно все с превеликим наслаждением перекладывали чарующие формы натурщика на холст, или бумагу.
Девушки то и дело, во время работы в мастерской, роняли карандаши, кисти, ластик на пол. И как бы невзначай оголяли кто ножку, кто посмелее, то грудь. Но наш Андрос оставался недвижим и невозмутим в своей позе. Поговаривали, что он встречается с натурщицей Галей. Ходили сплетни, что их адюльтер частенько происходит по вечерам, в опустевших мастерских. Нарочно задерживались после сеансов и наслаждались друг другом. Я была равнодушна ко всем слухам.
В то время я жила в своём мире. По утрам я бежала по огромным, с высокими арочными, покрытыми сплошь лепниной, росписью и картинами, корридорам "Мухи", не замечая ничего вокруг. Спешила на полюбившуюся, благодаря Андрею, анатомию тела. Перестала даже заглядывать в любимое окно с особым картинно-живописным видом. Проходя мимо этого окна, всегда задерживалась. Высокое, под самый потолок аркообразное окно дарило темным корридорам много света и тепла. Даже в холодный зимний день широкий луч солнца проникал вовнутрь и ложился на старинный паркет. В его отсвете всегда играло облако пыли, словно мошкара в летний день. Луч непременно нагревал паркет и воздух вокруг себя. Все деревянные рамы в нашей академии были стары и вечно пропускали сквозь щели ветер. Длинные гулкие корридоры плохо прогревались батареями. И если ты в зимний день идешь в юбке и шерстяных чулках, сквозняк непременно доберется до твоего белья и проберет до дрожи. Доходя именно до этого окна, всегда замедлялся шаг, поскольку нагревавший все в пределах своей зоны луч, обязательно лизал твои ноги теплом. Как лижет преданный пес пятки своего хозяина.
Я подолгу задерживалась с карандашом и этюдником возле любимого окна, любуясь видом и запечатляя увиденно на бумаге. Перед ним стоял высокий клен с густой кроной. Летом он хвастался своей зеленью, осенью красовался красно-желтым и бурым нарядом, украшеным ёжиковатыми серёжками . Холодной снежной зимой, клен богател и наряжался в хрусталь и серебро. По весне, он как младенец обновлялся и возрождался вновь, одаривая округу липким ароматом набухших почек. За клёном простирался щедрый кусок неба, стеклянный купол соседнего корпуса академии, с высокими вдоль стены расписными фресками. Вообще, "Муха" один из величайших памятников эпохи эклектики. Оплот вдохновения для творческой натуры.
Благодаря натурщику Андрею я забыла и о любимом окне. Каждое утро я бежала в мастерскую и жадной рукой переносила каждый миллиметр его тела на бумагу. Я съедала его глазами голодной волчицы. По окончании занятий, на крыльях проворной птички летела в мастерскую Ильи. Дикой разъяренной пантерой, набрасывалась на ничего не подозревающего возлюбленного и упивалась своей страстью. Весь огонь, что зажигался во мне у мольберта, перед Апполоном Андреем, я гасила у тела Илюши. Он ничего не понимал, и по началу ему это нравилось.
Но даже внезапно разбуженная во мне страсть, смогла приесться моему ненасытному Илье. Он частенько любил повторять одну фразу: "Если воробья все время одним и тем же пшеном кормить - приедается". Перенасытившись моим внезапно проснувшимсяльвиным либидо, он снова начал исчезать по нескольку дней. В этот раз, это не сильно затронуло меня. Я была безрассудно увлечена телом Андрея. Узнать его душу, мне пока не предоставлялось возможности. Во время сеансов Апполону следовало быть безмолвным. А по окончании, он так же молча спускался с пьедестала, прикрывался плотным синим махровым халатом и исчезал в раздевалке.
Мои товарки по несчастью, пытались подкараулить его у выхода, но всегда безуспешно. Глядя на их тщетные потуги закадрить Андрюшу, я начала продумывать свой план знакомства поближе. К своему вящему сожалению, я поняла, что не на шутку увлеклась красивым натурщиком. Благодаря этому, безнадежно и безвозвратно упускала отношения с Ильей.
Его интерес ко мне, несмотря на ежедневный бурный секс, стремительно угасал ко мне. Также, как угасали краски осени, превращая природу в унылое зрелище. Краски поблекли, даже запоздалые, одинокие жухлые листы, и те опали. Природа замерла в ожидании зимы.
С приходом первых заморозков в мастерской Ильи разгорелся жаркий скандал.