— Я всем нравлюсь. – Моя улыбка, должно быть, заразительна, потому что она переходит на его губы.
— Определённо. – Он наклоняется вперёд, прижимаясь своими губами к моим. — Ты была добра к Шэрон, – говорит он, как будто меняя тему.
— Она напоминает мне о том, какой могла бы быть моя мама, а также о моей сестре. С ней легко найти общий язык. – Я вдыхаю, чувствуя тягу к открытию, к объяснению. — Мой отец бросил маму, когда я родилась – слишком много ответственности, двое детей и жена. Она обижалась на нас за это, потому что она жила ради моего отца. Она жила и дышала им, и когда он отбросил её в сторону, она не знала, как с этим справиться. – Я останавливаюсь, думая о том, как продолжить, но также вспоминая прозрение, которое было у меня с Шэрон. Что я шла по этому же пути с Ричардом, чтобы повторить историю. Историю семьи, живущей ради мужчины, которому на меня наплевать.
— Ханна, моя сестра... она обижается на неё за это. Что вполне разумно, я думаю. Ханне пришлось практически растить меня. Мама редко бывала дома и просто... не очень, когда бывала. Но я? Я понимаю, в какой-то степени. Она потеряла себя из-за мужчины и так и не смогла вернуть эту часть. Я… Я понимаю. Шэрон смогла распутать клубок, чтобы быть сильной для своих девочек. Это достойно восхищения. – Мои ногти прочерчивают невидимые линии на толстом бицепсе Дэмиена, пока я пытаюсь избежать взгляда жалости, который всегда появляется, когда я говорю о своей семье кому-то новому.
— Так и есть, – говорит он, и я глупо надеюсь, что на этом он всё и оставит. Но это Дэмиен, в конце концов. — А ты? Потеряла себя в мужчине? – спрашивает он и чёрт. Но, конечно, он знает.
Я отвечаю.
Я отвечаю честно, потому что это всё, что у меня есть сейчас, разрозненные обрывки и осколки честности, которые я пытаюсь собрать воедино. Я поджимаю губы, двигая ими из стороны в сторону, пытаясь решить, как это сказать.
— Да. Я потеряла себя на четыре года. Долгие годы, когда я очень старалась изменить себя, чтобы удержать мужчину, который меня не хотел. Я... медленно вспоминаю, кто я после этого.
— Ты понравишься моей маме, – говорит он, и это... странный, уверенный ответ на то, что я только что выложила ему.
— Что, что я потеряла себя в мужчине, который не был её сыном? – спрашиваю я со смехом, потому что сама мысль об этом звучит абсолютно безумно.
— Нет. Что ты можешь сидеть здесь, игривая и великолепная, открытая и добрая, и рассказывать мне свою историю о своей семье, о бывшем, о поиске себя, и у тебя всё ещё улыбка на лице. Ты всё ещё излучаешь гребаную радость. – Я дёргаю носом, мне неловко от этих слов. — Что ты можешь встретить женщину, выслушать её историю, убедить её открыться тебе, и позволить ей покинуть твоё присутствие, чувствуя себя и выглядя в десять раз лучше, с уверенностью встретить человека, который словесно, финансово и физически издевался над ней годами. – Я сглатываю, чувствуя себя неловко от такого рода похвалы.
— Моя мама ушла от отца десять лет назад. – Я нахмурила брови, потому что он никогда не упоминал, что его родители были в разводе. — Ей было 53 года, но она поняла, что потратила 32 года на то, чтобы изменить себя и стать такой, какой её хотел видеть мой отец. Она 32 года была идеальной матерью и женой, содержала идеальный дом, готовила, убирала, подбивала счета... всё это.
Дыхание замирает в легких.
— Мы не были богатыми, но мой отец зарабатывал достаточно, чтобы она могла оставаться дома. Она потеряла себя в этом. В необходимости уравновесить весы, сказала она мне. Он работал, поэтому она должна была делать всё остальное. Но как только я переехал, она тоже начала работать, работа у портнихи, которая не давала ей скучать. Мой отец работал в банке, так что у них были похожие часы и похожие физические нагрузки. И потребовалось ещё десять лет после того, как я съехал, а она работала бок о бок с моим отцом, чтобы понять, что даже тогда, когда они были равны, она чувствовала необходимость делать всё. Готовить, убирать и содержать дом, пока он отдыхает. И он позволял ей. Даже настаивал. С годами у них выработалась такая привычка, что это было просто... тем, кем они были.
Я могу это понять.
Я вижу, как это могло произойти, как это могло произойти со мной.
— Моя мама оставила его на год. – Я расширила глаза.
— На год?
— Моему отцу понадобился всего год, чтобы вернуть её, – говорит он с улыбкой.
— О, это мужское обаяние Мартинесов покорило её? – спрашиваю я, возвращая взгляд. Он перекатывается, пока не нависает надо мной, преследуя меня так, как я учусь любить.
— О, да. Также было много унижений. Возможно, я тоже поговорил с ним, помог ему понять, каким идиотом он был.
— Ты хороший сын, – говорю я, мои руки движутся, чтобы коснуться его щеки, едва шероховатой от щетины.
— Да, ну. Сейчас я бы хотел перестать говорить о моих родителях, – говорит он, и я улыбаюсь ещё шире.
— О, да? Почему?
— Прямо сейчас, у меня есть женщина моей мечты, зажатая подо мной и полностью обнажённая, и у меня было достаточно времени, чтобы восстановиться.
— Да, это, должно быть, тяжело, быть стариком и нуждаться в таком большом количестве времени на восстановление, – говорю я, и боже, улыбка почти разбивает моё лицо.
— Что ты сказала, девочка? – спрашивает он, его густая бровь поднята с вызовом.
— Просто, знаешь. Ты старше меня на целых 14 лет. Должно быть, это тяжело – успевать.
— О, я покажу тебе, как это тяжело, – рычит он, покусывая кожу на моей шее, прежде чем двигаться ниже.
И он действительно показывает мне, насколько хорошо он может успевать.
И к концу ночи именно я размахиваю своим измученным белым флагом.
Глава 19
25 Ноября
Эбби
Ричард никогда не проявлял никакого интереса к знакомству с моей сестрой или людьми, которых я называю семьёй дома. Так было до тех пор, пока я не сказала ему, что моя сестра выходит замуж за магната индустрии развлечений Хантера Хатчинса. Тогда у него как по волшебству появился интерес к моей семье и к тому, с кем я могу его связать.
Когда Хантер и Ханна приехали в город, мы запланировали целый день веселья, помню, это был первый раз с тех пор, как я поселилась на Лонг-Айленде, когда я пригласила Ханну погулять со мной в городе, и мне не терпелось провести день с ней и её женихом.
Я запланировала день осмотра достопримечательностей, хаоса и большое количество вкусной нездоровой пищи – помню, как накануне вечером я рассказала об этом Ричарду, сообщив ему маршрут, а он сказал что-то вроде: “Это Хантер Хатчинс, Эбби, а не какой-то турист из твоего родного города. Мы должны сделать что-то грандиозное, произвести на него впечатление”.
Это должен был быть семнадцатисотый красный флажок. Я помню, как на долю секунды подумала, что, возможно, я ошиблась, что он не тот самый, что мы просто слишком разные.
Но эта доля секунды длилась не дольше, чем вдох.
Какой позор.
В тот день мы бегали по городу, мы с сестрой хихикали, смеялись и наслаждались жизнью так, как мы это делаем, когда мы вместе, а я наблюдала издалека, как Ричард пытался заговорить с Хантером.
Ничего не вышло.
Дело в том, что на этой планете нет ничего, что Хантер любил бы больше, чем мою сестру. Так было с тех пор, как они встретились, каким бы непростым ни было их начало. Этот мужчина продал бы свою компанию и переехал в крошечную хижину в лесу, если бы думал, что это сделает Ханну счастливой.