И я соглашаюсь.
Как идиотка, которой я явно являюсь.
— Да, Дэмиен, мне бы этого хотелось. — И с этим его улыбка озаряет комнату, и я решаю, что ради того, чтобы только стать свидетельницей этого момента, это был правильный ответ.
— Ты ей понравишься, — говорит он, улыбка угасает, его лицо становится более задумчивым.
— Твоей маме?
— Да. Ты ей понравишься. — Я широко улыбаюсь ему и позволяю той игривой, озорной части себя, которую я скрывала годами, выйти наружу.
— Я всем нравлюсь. — Моя улыбка, должно быть, заразительна, потому что она переходит на его губы.
— Определённо. — Он наклоняется вперёд, прижимаясь своими губами к моим. — Ты была добра к Шэрон, — говорит он, как будто меняя тему.
— Она напоминает мне о том, какой могла бы быть моя мама, а также о моей сестре. С ней легко найти общий язык. — Я вдыхаю, чувствуя тягу к открытию, к объяснению. — Мой отец бросил маму, когда я родилась — слишком много ответственности, двое детей и жена. Она обижалась на нас за это, потому что она жила ради моего отца. Она жила и дышала им, и когда он отбросил её в сторону, она не знала, как с этим справиться. — Я останавливаюсь, думая о том, как продолжить, но также вспоминая прозрение, которое было у меня с Шэрон. Что я шла по этому же пути с Ричардом, чтобы повторить историю. Историю семьи, живущей ради мужчины, которому на меня наплевать.
— Ханна, моя сестра… она обижается на неё за это. Что вполне разумно, я думаю. Ханне пришлось практически растить меня. Мама редко бывала дома и просто… не очень, когда бывала. Но я? Я понимаю, в какой-то степени. Она потеряла себя из-за мужчины и так и не смогла вернуть эту часть. Я… Я понимаю. Шэрон смогла распутать клубок, чтобы быть сильной для своих девочек. Это достойно восхищения. — Мои ногти прочерчивают невидимые линии на толстом бицепсе Дэмиена, пока я пытаюсь избежать взгляда жалости, который всегда появляется, когда я говорю о своей семье кому-то новому.
— Так и есть, — говорит он, и я глупо надеюсь, что на этом он всё и оставит. Но это Дэмиен, в конце концов. — А ты? Потеряла себя в мужчине? — спрашивает он и чёрт. Но, конечно, он знает.
Я отвечаю.
Я отвечаю честно, потому что это всё, что у меня есть сейчас, разрозненные обрывки и осколки честности, которые я пытаюсь собрать воедино. Я поджимаю губы, двигая ими из стороны в сторону, пытаясь решить, как это сказать.
— Да. Я потеряла себя на четыре года. Долгие годы, когда я очень старалась изменить себя, чтобы удержать мужчину, который меня не хотел. Я… медленно вспоминаю, кто я после этого.
— Ты понравишься моей маме, — говорит он, и это… странный, уверенный ответ на то, что я только что выложила ему.
— Что, что я потеряла себя в мужчине, который не был её сыном? — спрашиваю я со смехом, потому что сама мысль об этом звучит абсолютно безумно.
— Нет. Что ты можешь сидеть здесь, игривая и великолепная, открытая и добрая, и рассказывать мне свою историю о своей семье, о бывшем, о поиске себя, и у тебя всё ещё улыбка на лице. Ты всё ещё излучаешь гребаную радость. — Я дёргаю носом, мне неловко от этих слов. — Что ты можешь встретить женщину, выслушать её историю, убедить её открыться тебе, и позволить ей покинуть твоё присутствие, чувствуя себя и выглядя в десять раз лучше, с уверенностью встретить человека, который словесно, финансово и физически издевался над ней годами. — Я сглатываю, чувствуя себя неловко от такого рода похвалы.
— Моя мама ушла от отца десять лет назад. — Я нахмурила брови, потому что он никогда не упоминал, что его родители были в разводе. — Ей было 53 года, но она поняла, что потратила 32 года на то, чтобы изменить себя и стать такой, какой её хотел видеть мой отец. Она 32 года была идеальной матерью и женой, содержала идеальный дом, готовила, убирала, подбивала счета… всё это.
Дыхание замирает в легких.
— Мы не были богатыми, но мой отец зарабатывал достаточно, чтобы она могла оставаться дома. Она потеряла себя в этом. В необходимости уравновесить весы, сказала она мне. Он работал, поэтому она должна была делать всё остальное. Но как только я переехал, она тоже начала работать, работа у портнихи, которая не давала ей скучать. Мой отец работал в банке, так что у них были похожие часы и похожие физические нагрузки. И потребовалось ещё десять лет после того, как я съехал, а она работала бок о бок с моим отцом, чтобы понять, что даже тогда, когда они были равны, она чувствовала необходимость делать всё. Готовить, убирать и содержать дом, пока он отдыхает. И он позволял ей. Даже настаивал. С годами у них выработалась такая привычка, что это было просто… тем, кем они были.