Затем раздаётся стук в окно. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, и вижу полицейского, который стоит там, сгорбившись. Я даже не заметила красные и синие огни, отражающиеся от приборной панели, когда он припарковался позади нас. Ричард вздыхает, опускает моё окно, и холодный воздух врывается в мои лёгкие, как удар током.
— У вас двоих всё нормально? — спрашивает он, заглядывая в машину с фонариком. Его лицо смягчается, когда он видит то, что, я уверена, бледное лицо, слезящиеся глаза и несколько следов от слез.
— Всё в порядке, офицер, — говорит Ричард со своей доброй мальчишеской улыбкой. — Она как раз выходила.
Она как раз выходила.
Она как раз выходила.
Она как раз выходила.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что говорит Ричард.
Он хочет, чтобы я вышла из его машины.
Потому что он только что порвал со мной.
И ему нужно ехать на корпоративную вечеринку, в конце концов.
Мы были вместе четыре года, и этот человек даже не смог поступить со мной порядочно, расставшись со мной, чтобы дать мне время всё обсудить, дать мне возможность завершить отношения. Вместо этого он сделал это вот так — на обочине дороги, пока я была в костюме гребаного кролика.
Это унизительно.
— Вы припарковались на пожарной полосе, — говорит офицер, и я думаю, он также смотрит на Ричарда раздражённо и, возможно, с отвращением.
— Извините за это, сэр. Я не собирался оставаться здесь так долго. — Он поворачивает голову ко мне, его непринуждённая улыбка мгновенно исчезает и сменяется разочарованием. — Эбби, выходи.
В его словах больше нет ни терпения, ни доброты или заботы.
Его слова полны разочарования и раздражения.
Он закончил со мной.
К чёрту это.
Я хватаю свою маленькую сумку в форме морковки, которую мы с Кэт нашли в магазине на Мэйн-стрит, и думаю о том, чтобы дать ему пощёчину. Я уверена, что это было бы приятно, но возле машины стоит полицейский и следит за каждым нашим шагом, и я на 99 % уверена, что Ричард выдвинет обвинения.
Он из таких.
Он своего рода Чад. Ну, знаете, мужчина Карен1?
Блин. Я встречалась с долбаным Чадом четыре года.
И я планировала выйти замуж за этого мудака?!
Вместо того, чтобы ударить его, я тянусь к двери и дёргаю. Но, конечно же блять, она заперта. Ричард издаёт "Боже, эта женщина ничего не может сделать нормально" вздох, и я только сейчас понимаю, что он делал это часто, прежде чем нажать кнопку разблокировки.
Я выхожу.
Я закрываю дверь.
А потом я стою у входа в своё многоквартирное здание и наблюдаю, как броская красная машина без колебаний уезжает, сквозь слезящиеся глаза.
Офицер поворачивается ко мне.
— Мэм, вы в порядке? Он… сделал вам что-нибудь?
Я даже не оглядываюсь на него, когда отвечаю.
— Он разбил мне сердце.
Офицер просто смотрит на меня, неловко моргая.
Как и многие люди, которые говорят со мной, я могу сказать, что он сожалеет о том, что задаёт вопросы.
— Я в порядке. Он не причинил мне вреда. Извините, что мы припарковались в пожарной зоне, — говорю я, мой голос затихает. Я одариваю мужчину натянутой улыбкой, а затем иду обратно в свой жилой дом, щелкая каблуками по бетону.
Я не чувствовала холода на своих почти голых ногах, когда выходила из здания, наполненная надеждой и волнением. Теперь он кусается, пробиваясь сквозь прочный нейлон.
В вестибюле я несколько раз щелкаю по экрану телефона, чувствуя, что нахожусь в каком-то состоянии фуги и не могу воспринимать окружающий мир. Свайпом я нахожу номер Ками и нажимаю кнопку FaceTime, держа телефон перед собой, когда опускаю задницу на скамейку в вестибюле.
Лифт сейчас звучит как слишком много работы.
Моя квартира звучит как слишком много работы.
Если я поднимусь туда, то увижу беспорядок из косметики и одежды и вспомню, с какой радостью я собиралась всего несколько минут назад.
Экран темнеет, когда гудки прекращаются, а затем линию заполняет вечеринка со смехом, аплодисментами и безвкусной Хэллоунской музыкой.
— Эй, Эбс, что такое? — кричит Ками, на экране всё ещё не видно её лица, пока она жонглирует телефоном в толпе.
Но когда оно появляется, её улыбка спадает.
Я смотрю на маленькую версию в углу, чтобы увидеть своё собственное лицо; не знаю, когда я начала по-настоящему плакать, но по моим щекам бегут черные дорожки слез.