— Лупов Сидор Петрович, тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Живёт в нашем городе на улице Каменной 9. Знаете, Рудольф Васильевич, характеризовать-то его по существу я не могу.
Я разочарованно посмотрел на Зинаиду Ивановну.
— Есть на то какая-та причина? Он ведь у Вас работал, и Вы должны же знать хоть что-то о нём? Я ведь не требую, чтобы Вы мне рассказали, как он вёл себя вне мастерской или в домашней обстановке. Расскажите, как есть. Как дежурил: хорошо или плохо. Чем занимался во время дежурства: пьянствовал, спал и так далее.
Зинаида Ивановна внимательно выслушала меня и произнесла:
— Это всё так. Как я могу сказать что-то существенное, если он у меня проработал всего около месяца. Приходил на дежурство и уходил, вот так мы встречались. Могу сказать, что на работу он приходил исправно. Вот всё, что могу сказать о нём.
— Ну, хорошо. Если Вам нечего сказать о нём, то расскажите хоть, как у Лупова обстояло дело с алкоголем?
Дружил он с ним или наоборот? Боролся он с ним не на жизнь или на смерть? Или наоборот?
Мой последний вопрос явно рассмешил Зинаиду Ивановну.
— На этот вопрос я отвечу без затруднений. Употреблял. Приходил, бывало, на работу «хваченный» и уходил с работы тоже иногда с запашком. Водился за ним этот грешок. Чего греха таить — что есть, то есть. Вот так он боролся с алкоголем. Видимо, недоборол, смерть одолела.
— Вот видите, говорили, что не можете дать характеристику. Оказывается, есть о чём рассказывать. Зинаида Ивановна, перед тем, как нам зайти в мастерскую, Вы сказали, что сторож Лупов в ночь кражи из мастерской ушёл домой, бросив мастерскую открытой. Помните?
— Да. Так и оно было.
— Тогда поясните мне, Вам удалось установить причину такого поступка сторожа? Что заставило Лупова уйти домой, бросив мастерскую на произвол судьбы?
На лице Зинаиды Ивановны отобразилось тупое изумление.
— Нет. Я сама хотела бы узнать причину такого поступка. Ума не приложу, почему Лупов поступил так.
— Разве о таком поступке Вы не поставили в известность правоохранительные органы? И что — милиция на кражу не приезжала?
— Конечно, в милицию я сразу же сообщила. Приезжали на ту кражу работники милиции, — как-то странно, неуверенно проговорила заведующая. — Всё проверяли, осматривали, допрашивали почти всех работников, но окончательного результата до сих пор я не знаю.
— Много товара тогда было похищено?
— Да. На приличную сумму. Не меньше, чем и сейчас. Много дефицитного товара тогда похитили.
— У Вас, Зинаида Ивановна, есть акт тогдашней ревизии?
— Конечно, есть! — обрадованно воскликнула заведующая. — Показать его Вам?
— Вы, Зинаида Ивановна, приготовьте мне этот акт ревизии по прошлой краже. Я его заберу с собой, то есть я его изымаю. А теперь дайте мне данные на настоящего сторожа, то есть теперешнего. Кто он такой? Почему он тоже бросил мастерскую?
Зинаида Ивановна протянула мне обычную ученическую тетрадь. Я взял её и открыл: «Журов Матвей Ильич, — прочитал я в тетради. — Тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, пенсионер, живёт по улице Речной, 19».
Во время записывания данных на Журова в кабинет зашёл опер Бобов. Я мельком взглянул на него. Лицо его сияло, и сам весь был бодр и весел, как будто не было у него новогодней ночи. Совсем был другой человек. Приятно было смотреть на него. Как только зашёл в кабинет, сходу, громким голосом на весь кабинет выпалил:
— Вам не кажется странным, что стекло окна вынуто так аккуратно, без порчи, и так же аккуратно и бережно прислонено к стенке? — Высказав, Бобов сияющими глазами обвёл нас и, остановив свой взгляд на моей физиономии, выкрикнул, — я Вам открыто и уверенно заявляю, что так мог поступить только сторож данной мастерской!
Я серьёзно, но с некоторым удивлением посмотрел на вознёсшегося до небес Бобова и слегка ухмыльнулся. Глаза у него продолжали сиять, а лицо изображало такое довольное выражение, как будто он раскрыл уже кражу.
— Отсюда следует вывод, — также восторженно и уверенно воскликнул он, — что кражу тоже совершил, кто вы думаете? Да, сторож!
Победоносная улыбка заиграла на всём его лице.
— Как вам моя догадка и великолепная версия! — воскликнул вдобавок.
Закончив говорить, Бобов с торжествующим видом снова окинул нас своим сияющим взглядом.
— Николай Никифорович, ты как всегда на высоте, на своём белом, великолепном коне! — похвалил я опера, сделав на своём лице притворно-весёлую улыбку. — Твоими устами пить бы только мёд и закусывать тоже тем же мёдом! Только вот жаль, что мёда тут нет. Искать его надо!