Прокурор строго посмотрел на меня и неожиданно прервал мой рассказ и спросил:
— Причину смерти судмедэксперт установил?
Я умышленно промолчал. «Пусть ответит на этот вопрос Пилин».
— Ответа не слышу! — прозвучал недовольный голос прокурора.
Неожиданно подал голос Пилин.
— Нет.
— Это ещё почему?
— Не было смысла.
Услышав ответ, прокурор от удивления не выдержал.
— Как не было смысла? — вдруг разнервничался прокурор. — Алексей Николаевич, ты где работаешь: в детском саду или в милиции?
— Семён Павлович, жена сторожа Лупова сказала, что он задохнулся рвотной массой и просила не вскрывать его труп.
— Ай да, молодцы! — слегка повеселев, воскликнул прокурор. — Человек умирает, а начальник угро радуется! Зачем лишние хлопоты. Умер и хорошо. Спишем преступление на мёртвого, и дело с концом. Ну, как тут не посмеяться. Раскрываемость повысилась, чего ещё надо! Молодцы! Ничего не скажешь. Тишь да гладь, божья благодать! Да!!!
— Что дальше по второй краже, Рудольф Васильевич, продолжай!
— Вместо умершего сторожа Лупова на работу сторожем принимают Журова. Теперь сторож Журов, тоже в алкогольном опьянении, почувствовав также сильную боль в животе, тоже бросает мастерскую на произвол судьбы, уходит домой. Журов, кстати, несмотря на сильную боль в животе, доживает до утра. Утром его отправляют в больницу, но в больнице его не могут спасти, умирает. Нужно заключение эксперта, чтобы узнать причину его смерти.
Прокурор пристально посмотрел на меня и произнёс:
— Дальше что? Получишь заключение эксперта. Допустим, в заключении будет указано, что смерть наступила от отравления алкоголем, тогда что? Прекращаешь дело, обвинив в преступлении опять сторожа. Не так ли?
— Зачем же так, Семён Павлович. Дело только начинаем расследовать.
— Ладно, не обижайся. Только скажи, у тебя самого есть какие-либо мыслишки насчёт смертей?
— Семён Павлович, полной уверенности пока у меня нет, но меня обнадёживает один факт, что кражу совершил не сторож Журов, а другое, пока нам неизвестное лицо.
— Что за этот факт, можешь озвучить?
— Да, могу. Служебно-розыскная собака сразу же взяла след, оставленный сторожем на снегу, когда он уходил домой. Этот след кинолог Бакланов повторил дважды. Результат тот же. При повторной проверке, возле речки, Бакланов случайно упал и, когда поднимался, под собой обнаружил носовой платок. До обнаружения носовой платок находился под снегом, его не видно было. Бакланов, на всякий случай, дал этот платок понюхать собаке, и место, где лежал платок. Собака тут же взяла след и повела Бакланова в другом направлении, вдоль речки. В конце концов, она привела к забору, где находились похищенные вещи в нише.
— Да. Это действительно интересно. Какой же вывод сделал из этого факта? — заинтересованно спросил прокурор. В голосе его уже не было строгости, а наоборот, деловой тон.
— Я сделал вывод один. И он мне кажется верным. Кражу совершил другой человек. Человек этот хорошо знает территорию завода и знает о существовании этой ниши в заборе.
— Ещё есть какие-либо данные по этому факту?
— Да. Носовой платок не принадлежит сторожу Журову. Это доказанный факт! И ещё, Семён Павлович, в нише, куда спрятал преступник украденные вещи, мы обнаружили кусок материи. Он лежал отдельно и был запылён. Этот кусок материи мы предъявили заведующей мастерской. Заведующая опознала этот кусок и пояснила, что этот кусок материи был похищен в прошлую кражу. Этот факт говорит о том, что не сторож Журов совершил кражу из мастерской. Он тогда вообще не работал сторожем. — Дальше не дал досказать прокурор.
— Это же отлично! — воскликнул Семён Павлович, обратив свой взор поочерёдно то на Пашкова, то на Пилина. — Это же меняет всю картину преступления. А вы, — обращаясь к Пашкову и Пилину, сказал прокурор, — все уши прожужжали, что кража из мастерской раскрыта, преступник установлен… Хороши, ой, как хороши, ничего не скажешь!
Неожиданно прокурор поднялся, забрав с собой материал по первой краже, не попрощавшись, вышел из кабинета начальника. После ухода прокурора в кабинете установилась гробовая тишина. Все мы трое сидели молча. Кто о чём думал, мне было неизвестно и не больно-то хотелось узнать. Я больше всех переживал за происшедшее. Проглотив несколько минут молчания и не имея больше возможности сидеть молча, я сказал: