Пока я пытаюсь ознакомиться с бесконечным списком дел, Максим Викторович тихонечко направляется к выходу и, бросив на прощание «скоро вернусь», ретируется из квартиры.
— Раковину оттирать зубной щеткой?! — прочитав пятый пункт, чувствую, как от злости меня начинает трясти. Он в своем уме? Что за бред?
— Ванна, печка, подоконники, и тремя восклицательными знаками отмечена паутина на потолке. Черт, да тут работы на неделю.
Устало вздохнув, обвожу глазами пространство комнаты. Понимаю, что Царь так просто не отстанет. Снова прихожу к мысли, что не очень-то мне и нужно это повышение.
Отодрав листок от холодильника, читаю первые пункты.
— Ну что, Максим Викторович, зубной щеткой, так зубной щеткой. Надеюсь, вы не против, если я позаимствую вашу, — недобро прищурившись, гипнотизирую его гигиенический инструмент, стоящий на полочке у зеркала.
Царь вернулся спустя полчаса. Решив его игнорировать, вместо слов приветствия так и осталась стоять спиной к нему, натирая плитку на стене.
Переодевшись в домашнюю одежду, босс вооружился губкой и средством для мытья и уверенным шагом направился к печке.
Рисуя незатейливые узоры на ванне струей «Доместоса», искоса наблюдаю за Максимом Викторовичем. Смех пробирает от того, с каким презрительным выражением лица, держась двумя пальцами, он отодвигает в сторону так и не отмытую мной решетку и начинает обильно поливать поверхность плиты чистящим средством.
— Людмила Александровна, — раздается за спиной его требовательный голос, а у меня в мозгу коротить уже начинает.
— Мила, — вздохнув, прикрываю на секунду глаза, пытаясь успокоиться. Повернувшись, цежу сквозь зубы, растягивая губы в улыбке. — Зовите меня просто Мила.
Устала от его бесконечных «Людмила Александровна». Ей-богу, уже начала ненавидеть свои имя и отчество.
— Мила, обильней поливайте средством. Не жалейте. Все должно отмокнуть, — продолжает сыпать поучениями. Кивнув, чувствуя, как внутри все буквально вибрирует от злости, демонстративно широкими мазками поливаю поверхность ванны, выдавливая все до последней капли.
А потом, согнувшись в три погибели, начинаю оттирать ненавистный налет застарелой грязищи, который абсолютно ничем не возьмешь. Спустя полчаса, устав, как раб на галерах, плюю на это безнадежное дело и, смыв мыльную пену с рук, решаю выпить немного воды. Максим Викторович, все это время усердно натирающий печку, заметив мою отлучку, приближается к ванне.
— Мила, — подзывает к себе двумя пальцами. Черт, что за привычка такая? Будто я ему собачка. Скрежеща зубами, неохотно приближаюсь к нему.
— Вот здесь не дотерто, — указывает пальцем на крохотную черную полоску.
— И вот здесь, — теперь он тычет в темно-серое круглое пятно. Вручив мне в руки губку, указывает взглядом на рабочее пространство.
Поджимаю губы, послушно приступаю к работе. Но, едва начав, понимаю, что это несусветная глупость — беспрекословно слушать его занудства. Открыв воду, переключаю поток с крана на душ и смываю отработавший свое химический состав.
— Вы уже закончили? — раздается его удивленный голос.
— Оно не оттирается, — бурчу, даже не повернувшись.
Царь подходит ко мне, заглядывает через плечо.
— Нет, ванна грязная, домывайте. Мы не сдадимся, пока она не засверкает, — бросив, возвращается к плите. А я чувствую, как внутри что-то лопается. Будто воздушный шарик. Бах! И разлетелось, к чертям, все мое терпение.
— Не буду, — рычу сквозь зубы, сжав от досады кулаки.
— Что? — удивленный неповиновением, Царь переводит на меня яростный взгляд. Только вот я больше не собираюсь спускать ему ни одного оскорбления.
— То! — продолжая удерживать в руках шланг с льющейся из лейки водой, кричу на него. — Знаете, я, вообще-то, женщина! Если вы не заметили! — Царь, ошарашенный вспышкой моей злости, продолжает молча стоять и смотреть на меня удивленными глазами. — Вы скинули на меня вчера столько всего! Я пешком из магазина несла тяжелые сумки! Я чуть не убилась на первом этаже! Вы видели, сколько там хлама? Я чуть не задохнулась в подъезде от жуткой вони двадцати соседских кошек! И здесь, в квартире! Я весь день убирала, а вы только и можете, что ходить цыкать и тыкать своими холеными руками на грязные столетние пятна! — с каждым высказанным словом я завожусь еще больше. Как говорится, Остапа понесло. Внутри все клокочет от гнева.
— Как вы меня раздражаете, — рычу сквозь зубы, отворачиваясь от него.
— Можно подумать, я вас люблю, Людмила Александровна, — нараспев произносит мое имя. Издевается, сволочь!