Подруги завидовали ей вначале: «Ты теперь при кино», — просили провести на студию, но когда оказывались там, начинали скучать. Они ожидали встретить одних кинозвезд, а навстречу им попадались обыкновенные мужчины и женщины, занятые своей работой. Подруги на киностудию одевались в самое лучшее, нарядное, в надежде, что их заметят знаменитые режиссеры, но их никто не замечал, взглядывали иногда удивленно на розовые платья с буфами и тут же отводили взгляд. Они только мешались под ногами: то наступали на какой-нибудь провод, то оказывались в кадре, то что-нибудь заслоняли. Ритку же снимали в каких-то эпизодах, и это опять вызывало зависть и недовольство: «Чем же она нас лучше?» Но Ритке это все было безразлично. Ее завораживали сами съемки — удачно отснятые эпизоды, когда вокруг не замолкали шуточки и смех, и даже пересъемки, которые удручающе действовали на настроение группы. Еще Ритка любила водить знакомых по пригласительным билетам в Дом актера, эти фильмы могли появиться на экранах через неделю, но было приятно прийти сюда, как избранным. Девчонки и там пытались отыскать знакомых актеров, но те обычно отдавали билеты своим портным, парикмахерам, продавцам, так что зачастую это был скорее Дом быта, чем Дом Актера. Но девчонкам все равно нравилось сидеть в прохладном, гудящем на все голоса зале, чувствовать себя причастными к кинематографу и громко упоминать, что рядом с ними сидит помреж. Ритка пыталась им объяснить, что помреж — это вроде мальчика на побегушках, но девчонки отвечали, что помощник режиссера — все-таки звучит.
…Ритка присела на корточки около какой-то машины и стала торопливо выписывать чеки, пока не начались съемки.
Она вдруг вспомнила о письме, которое ей отдал Сомов, и уже зная от кого оно, нехотя распечатала. Письмо было от Саньки. Санька, не понимающий ее внезапного отчуждения, ее молчания, пытался опять напомнить о старой дружбе, приводя в качестве доказательства пословицу: «Старый друг лучше новых двух». Они учились с Санькой в одном классе, и он, как хвост, ходил за ней с десятого класса. Ритка не знала, как объяснить ему свое состояние, ее совершенную оторванность от старой жизни, поэтому молча запихнула письмо в карман. Письмо было не первое, и все на адрес киностудии «Мосфильм», он, видимо, думал, что все студии общаются между собой. Ритка поудивлялась тем людям, которые сумели разыскать ее, потом счастливо закрыла глаза, вспоминая Шорина, их фильм, думая о последних днях съемок в Москве, о том, как потом Шорин приедет к ним в Киев на озвучивание, и услышала вдруг, как кто-то подошел к машине с другой стороны. Раздались негромкие голоса, среди которых она узнала Шорина. Ритка уже хотела радостно вскочить и подойти к нему, но услышала голос Ларисы:
— Ты что, действительно, увлекся этой девочкой?
Шорин помолчал, потом ответил:
— Она славная. Чистая душа, с ней приятно поговорить, отдохнуть.
— Я все же не понимаю, — зло возразила Лариса, — зачем ты настаивал, чтобы я здесь снималась. Сомова уговаривал — чтобы я смотрела, как ты бежишь к ней в любую свободную минуту?
— Ну, перестань, — жестко ответил Шорин, — ты же знаешь, что все это ерунда. Раньше бы ты и внимания на это не обратила, только бы посмеивалась. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Что с тобой, Лариса?
Она всхлипнула:
— Извини, Сережа, старею я, что ли? Мы знаем друг друга сто лет, а я все не могу привыкнуть к некоторым вещам. Ну, мы встретимся сегодня?
— Если успею… Да и неизвестно, сколько съемки еще будут.
Ритка сидела, не шелохнувшись, боясь, что ее обнаружат и обвинят в том, что подслушивает. Шорин с Ларисой ушли, а она долго еще сидела на корточках, пытаясь что-то понять и решить, потом медленно встала и, сглатывая слезы, поплелась к съемочной площадке. К губам она приложила ладошку, чтобы заглушить неосторожный утробный всхлип.
— Куда ты опять пропала, негодная ты девчонка?! — подбежали к ней. — Тебя только и ждем. Где твоя хлопушка?
Ритка подошла к кинокамере и, против воли, включаясь в привычную радостную суету съемки, ощущая всеми клеточками восторг энергии, крикнула: