Коля, воспринявший мое замечание на свой счет, приободрился и погладил мое колено:
— Ты так считаешь?
Я гадливо стряхнула его руку:
— Ну и когда же придет Лиза?
— А хэ ее знает.
— Кто знает? — поинтересовалась я.
— Никто, — Коля помрачнел.
Я с любопытством оглядела комнату: потертый коврик на стене, разбросанные игрушки, старая мебель, не знающая ничего, кроме прямых углов, стол, заваленный тетрадями, книжный шкаф, закрытый на замок.
— А что это у вас со шкафом? Мода, что ли, такая? Или символ?
— Это чтобы я книги не пропивал, — охотно пояснил Коля.
— А-а-а…
Лиза Появилась в комнате незаметно, как будто прошла сквозь стену. Я даже вздрогнула. Если музы приходят к поэтам таким же образом, удивительно, как поэты не получают при этом инфаркт. Не было Лизы — и вот, уже стоит посреди комнаты, и вместо лиры в руках раздутый портфель.
— Милый Ирлюсик, — она поцеловала меня в бровь, — какая радость-то, радость-то какая.
«Какая уж там радость», — подумала я и тоже чмокнула ее.
— А ты все пьешь? — спросила Лиза мужа без укора, тем тоном, каким обычно спрашивают: «А ты все там же работаешь?»
— А что ж я делать буду? — Коля опять вытянул губу, — ребенок у свекрови, жена — черт знает где.
Лиза повернулась ко мне с виноватым видом:
— Что делать? Семья из-за меня рушится. Знаю все, знаю, но делать-то что, — она закрыла глаза, — ведь в школьниках надо развивать чувство прекрасного, понимаешь?
— Ну и как ты развиваешь у них это чувство прекрасного?
Лиза, не замечая моей иронии, вздохнула:
— Много у нас планов, много. Вечера, экскурсии. Читаем… Да и пишем помаленьку, — она загадочно улыбнулась. — Есть у меня один чудесный мальчик. По-моему, талант недюжинный.
«Где ж она так хорошо освоила газетный стиль?», — подумала я, глядя в ее оживленное лицо.
— Прямо-таки недюжинный? — переспросила я.
— А ты думала, мы ведь тоже не лыком шиты. А ты, я слышала, теперь вышла на большую дорогу жизни?
— На большую дорогу? Грабить что ли? Ну ладно, расскажи, как у тебя дела. Как в школе?
— Да зарплату вот прибавили, все равно не хватает, у ребятишек денег нет, а по экскурсиям их водить надо? Ну вот, так все. И дефицитные вещи учителям давать стали. Тушенку там, кроссовки… Но это все мелочи. Главное, с ребятами у меня полный контакт. А ты куда после института? Тоже в школу преподавать?
Мое лицо невольно вытянулось:
— Как говорит мой знакомый: ну уж это вряд ли. Чтобы рассказывать детям о Фадееве, который в сталинское время посадил 99 писателей? Который отказался принять Цветаеву не только в Союз писателей, но и в Литфонд, который поражался ее необоснованным претензиям на жилплощадь, тогда как была «большая группа очень хороших писателей и поэтов», стоявших на очереди, а тут какая-то эмигрантка вернулась? А я, значит, буду говорить, как он расписывал подвиги комсомольцев? Как диктует школьная программа?
Лиза покраснела:
— Так что ж? Его произведение живет отдельной жизнью. И учит детей только хорошему. Он же искренне воспевал подвиг краснодонцев.
— Ну поехали, покатили. Что значит — отдельной жизнью? Я уже не говорю об его ложной эстетике, если для тебя даже жизнь писателя не аргумент. Значит, учить может кто угодно, лишь бы только хорошему?
— Жрать-то принесла что? — не выдержал Коля и покачал за хвост один из рыбных скелетиков.
Лиза всполошилась:
— Чайку, чайку сейчас организуем, я вот печенья купила, колбаски.
— Пойду, — сказала я, — дел еще полно. Может, забегу еще когда.
— А чайку?
— В другой раз.
— То есть как, может, еще забежишь? Обязательно зайди. Я тебя непременно должна познакомить с Алешей. Ты все поймешь. Это изумительный мальчик. Стихи у него — как капля росы — чистые, прозрачные.
— Ну хорошо, — согласилась я без энтузиазма, — приводи свое юное дарование.
На следующий же день я, отягченная чувством долга, лицезрела это юное дарование. Мальчишка мне не понравился сразу. Он сидел, закинув ногу на ногу, ежесекундно откидывая со лба спадающие волосы. Я со вздохом раскрыла потрепанную тетрадку, свернутую в трубочку: «Спасибо, ветераны, вам, что вы спасали землю нашу». Перелистала. «Любовь мне светит, как маяк, да и живу я как моряк».
— Значит, ты как моряк живешь? — спросила я.
— Ну это образно говоря, — с достоинством объяснил Алеша, немного смущенный моим непониманием.
Я почитала еще минут десять и возвратила ему тетрадку.
— Ну как? — сухо спросил он, терпеливо ожидая восторгов, с ничем иным он, по-моему, еще не сталкивался.