Многие заглядывались на неё, да мало кто решался подойти. А ещё меньше тех, которые знали про неё то, о чём и будет наш рассказ.
Когда семья зеленоглазой Иринки переселились в Воронеж, то после нескольких дней учёбы в местной школе на улице Ленинградской она спросила отца: «Пап, ты куда нас привез?! Все какие-то злые, неискренние, завистливые.» Не понравилось ей новое окружение. До этого были: Владимир, Ярославль, Литва, бараки строительства Цимлянской ГЭС. Каких только людей не встречали! Дружила и с генеральскими дочками, и с зечками, в каждом человеке находила хорошее, а тут — ни то, ни сё. Не понравилось ей воронежское население, но с родителями не поспоришь. Замкнулась в себе девочка, сцепила зубы, и кроме школы и домашних дел ни на что себя не растрачивала. Как не сложно ей было с людьми, кроила жизнь по своим понятиям, не изменяя самой себе.
После окончания школы поступила в зубоврачебную школу. Была в Воронеже и такая, считалась неполным высшим образованием. Учили всему: и лечить зубы и удалять, и ставить. Педагоги — один другого лучше, из старой когорты, еще дореволюционные. Давали много из общей врачебной практики, в том числе, — по военно-полевой хирургии и по десмургии, так хитро величают науку наложения повязок. Задолго до окончания курса, девушка предупредила родителей и брата что, как получит диплом, уедет на три года в Архангельскую область. Лучших выпускников школа направляла туда, где они смогут применить все свои умения и принести больше пользы стране.
И… началась её трудовая жизнь. Лечила всех: и военных, и местное население, и заключённых. Когда её, молодую, красивую привозили на зону, та ходила ходуном. Один осуждённый, было дело, сказал: «Освобожусь — найду и надругаюсь.» На что находчивая девушка ответила строго: «Когда вы выйдете, я уже постарею и не буду представлять для вас никакого интереса.» И нажала педаль бормашинки. У того-то сроку — четверть века на отсидку, а сробел девчонки. Зауважали доктора зеки. «Ирой» звали, но с почтением: за строгость, за смелость, за руку лёгкую.
Младший брат в гости приезжал, с ружьём ходил… Зайчика стрелял, глухарей чуть не руками ловил, чужих сторонился… Говорил, зон вокруг пустых много и людей… нехороших.
Хотя девушке самой гулять было недосуг, однажды пошли-таки они с медсестрой за клюквой. Та, как водится, растёт на болоте и понавдоль. Сестричка полная, в возрасте, вот и не выдержало болото её усердия да стати, провалилась по пояс женщина. А Иринке от испуга сделалось смешно. Стоит, хохочет! Медсестра кричит: «Вытаскивай!!!» Ну, с Божьей помощью вытянула её. Потом уж вместе смеялись.
Трудилась девушка много, как привыкла. Пригоняли паровоз с прицепным вагоном, полным людей со всякими болячками. А в тех краях и в те годы не было разницы — какой она врач, — по зубам или ещё по чему. Коли ты доктор — этим всё сказано, лечи! Ну, и приходилось, — больному не откажешь. Пригодилась и терапия, и инфекционные хвори, а однажды и военно-полевая хирургия.
Привезли ей как-то раз солдатика с раздробленной ногой. Спрашивает — что случилось, говорят, — попал под поезд. Мальчишка без сознания, брату ровесник. Так жалко стало… до слёз! В районную больницу по зимнику — часов шесть, не довезут. Хирурга нет, другого не прислали, а от прежнего одни только инструменты и остались. Ну, куда деваться. Инструмент приказала стерилизовать, наркоз эфиром соорудила, как учили, и отрезала ногу, спасла парню жизнь.
Медсестра, та самая, с которой за клюквой на болото ходили, после отпаивала девчонку спиртом, дабы не слегла по причине своей отваги. Да уж то было в первый и последний раз. Не годится девушке-то двадцати трёх лет от роду столь крепкое питие, хотя она и настоящий доктор.
Произошла эта невероятная, обычная для страны Советов, героическая история, накануне Нового 1958 года, на берегу Пуксоозера в районе будущего космодрома Плесецк…
Зардевшееся зарёй…
Зардевшееся зарёй утро позабылось и растеклось по арке небес через незапертые с вечера ставни. Смущённым чудилось всё: чёрные от сырости доски щербатого забора, непричёсанная, будто бы спросонья виноградная лоза… Румянец, витая в воздухе, тревожил заревом своей неопределённости и радовал ею. Безотчётно, наивно, по-детски.