Не совестно
Слякотная погода дурна тем, что отвлекает от раздумий, даже об ней самой. Идёшь, бывало, стараясь не обрушиться, подобно шаткому столпу, по причине сокрытого водою льда, да выискиваешь ту самую жидкую грязь в чистом её образе, как лучшее, что только может быть в эту самую минуту для следующей поступи. Словно к поступку, а то и подвигу причисляешь счастливый случай, что дозволяет перейти от пролётки до подъезда, не замочив ног. Хвастаешь, восхищаясь своею ловкостью. А уж коли тронул плоской полоской обутой в туфлю ступни мёрзлую влагу, да позволил ей подобраться повыше по чулку вверх, — пиши пропало: мнится уж и чахотка, и горячка, и ещё чего похуже, что обыкновенно следует при неблагоприятном проистекании сих модных, на слуху, недугов.
Так отчего столько важности в простом дожде? Не много ли ему чести?! Верно, в нас самих столько влажности, что переизбыток оной вне, вызывает скверну раздражительности. И лихорадит нас не от самой погоды, а из-за впечатления о ней, кой тешим в себе, покуда взаправду не впадём в мерзоту духа с плотью.
Да, полно! Неужто и в самом деле нет на то управы? Пусть не всякий, но есть же те, которые счастливы умением пить маленькими глотками вольный ветер с полным, искренним, нескоро искоренимым понятием своей удачливости.
Человеческому существу всегда всего мало. Данное по правду рождения, кажется ничтожной, ничего не стоящей безделицей, и это самое неумение ценить имеющееся, принуждает его страдать неподдельно.
Иному, пожалуй, несть места на качели бытия. Блаженство и мука в очередь терзают вселенную, ну, а заодно, и нас.
Радость по поводу единственно факта течения собственной жизни, которой должен быть наполнен человек хотя бы из благодарности к Провидению, кажется растрачивается в раннем детстве, целиком. Жаль, вспоминает он про него, как о неком полузабытом сне, скорее рассказанном кем-то, нежели пережитом. Пусть канувшем, но в его неполную ещё чашу участи.
…Ненастье за окном — причина сердечного распогодья и сырости, коей грешит не только слабый пол, но даже и мужеский. Ну и что ж с того. Не всё ж плясать, да пустозвонить. В иной час честнее посидеть у окошка, да поплакаться про себя дождю, ну, а он зальётся слезами в свой черёд. Каждому нужен тот. перед кем оно не совестно… иногда.
Лисица и виноград
— Кто это там, собачка, что ли?
— Чья?! Откуда?! Скорее — кошка… или лиса…
— Точно! Лисица! Ой… а что это у неё… Нет, ну, что за люди… Капкан?
— Скорее всего.
— Что б ей такого дать…
— Да что не предложи, или птицы склюют, или соседские коты. Ей не достанет ничего.
— Эх, вот беда-то…
Понавдоль увитого виноградом забора медленно шла лиса. Тёмная от засохшей крови левая передняя лапа явно мешала ей, но и на трёх скакать тоже было неловко. Оставленные на прокорм птицам гроздья не везде располагались высоко, много ягод было и внизу. Лисица жадно поедала те, до которых не надо было тянуться, ероша носом павшую листву, потом очередь дошла до тех, что повыше, следом — до которых можно было достать, поднявшись на задние лапы. Самая крупная сочная гроздь оттягивала ветку подле входа в дом. Расширив ноздри навстречу воздуху, что шёл от двери, лиса замерла. Люди, собака, кот. В трещине промеж камней спит уж, чуть дальше — жаба. Лиса прислушалась… Вроде, тихо. И всё так же неспешно поднялась по ступеням, где, прикрывая от наслаждения глаза, скушала все до последней ягодки. Даже прихваченные морозом, они были куда как вкуснее пыльного льда, которым она пыталась утолить жаду перед тем.
Тут же, на пороге, лисичка решила передохнуть. Она была совсем близко — в полуметре от окна, и уже не казалась маленькой собачкой, но вполне походила на настоящую лису. Некрупные янтарные глазки с чёрными бусинами зрачков выказывали явное утомление. В планы на жизнь этой малышки никак не входило попасть в нарочно поставленный человеком капкан. Она чудом освободилась из него, но лапа, что моталась теперь тряпочкой, сильно болела.
— Этого года, как думаешь?
— Да, похоже. Подросток. Молоденькая.
— Мальчик или девочка?
— Какая теперь разница.
После того, как рыжая набралась сил идти дальше, она не спеша одолела ступеньки, и вскоре заросли ближайшего кустарника скрыли от людей намерения лисы. И им ничего не оставалось, как сокрушаться и надеяться на то, что молодость возьмёт-таки верх над недугом, и всё будет хорошо…