Технически это третий раз, когда я вижу Сойера за сегодняшний вечер, с момента как отключился на некоторое время. Но это первая близкая встреча с бугром в его штанах. Матерь божья, с такого расстояния комплектация кажется еще роскошнее. Думайте, что хотите, но упрекнуть меня в ужасном вкусе среди членов нельзя.
Вода прекращает набираться и начинает вращаться барабан. Вибрация отдает в спину. Я прижимаюсь плотнее, ощущения приятные, но Сойер, похоже, со мной не согласен. Прислонив голову к металлической стенке, он так удрученно и подавленно вздыхает, что мне становится его жалко.
— Зачем ты напился?
Понятия не имею, как на такое отвечать, поэтому молчу дальше. Пару минут назад я и мечтать не смел, что Сойер знает мое имя, и его волнение за мое нетрезвое состояние немного сбивает с толку.
— Не стоило так долго тянуть резину, — продолжает он. — Если бы мне хватило смелости, все было бы иначе.
Сойер, видимо, тоже пьяный. Я совсем не догоняю, о чем он говорит. А если это правда, то есть надежда, что завтра он ничего не вспомнит. Черт возьми, надеюсь, я ничего не вспомню. Какое разочарование для такого многообещающего отсоса века!
— Эм, мне очень неудобно за твою куртку, — отвечаю я, ведь это единственное рациональное объяснение его волнениям о моем пьяном тельце. — Не хотелось на нее блевать. Да я вообще-то и не собирался.
— Думаешь, меня волнует какая-то куртка?
— Эм. Да? — Открываю оба глаза, в надежде разобраться, к чему вообще Сойер клонит.
Судя по интонации, куртка его мало волновала, но тогда я не знаю, что думать: во всей заботе о моем ясном уме смысла не вижу. Сойер сидит с таким глубоко несчастным выражением на лице, что мне и самому, глядя на него, становится грустно. Хочется взять его за руку и пристроиться под ней, надеясь прогнать боль своим прикосновением.
Я придвигаю ладонь чуть ближе, наши мизинцы соприкасаются.
— А почему еще тебя волнует, что я напился? — спрашиваю у замолчавшего Сойера.
Он разочаровано выдыхает через нос.
— Потому, эм, что… ладно.
Я рассматриваю его лицо в поисках намека хоть на что-нибудь, но не замечаю ничего, кроме отвлекающих острых скул. Выяснить, что не так самостоятельно не выходит, пусть объясняется яснее:
— Необязательно рассказывать все свои секреты, но если ты хочешь, чтобы я понял, говори прямо. Мой пьяный мозг отказывается воспринимать намеки.
Очень волнительное мероприятие между прочим, сидеть вот так рядом со своей любовью и касаться его руки, уж промолчу о моем нервном состоянии. Я пытаюсь сглотнуть и запоздало понимаю, что это не лучшая идея — во рту привкус самого грязного барного пола в счастливый час.
Если еще жива вероятность таки взять сегодня член в рот, проблему нужно устранить.
Я кривлюсь и весьма грациозно отползаю в сторону, перекатываюсь на колени и ползу ориентировочно в направлении раковины, замеченной ранее. Она встроена в столешницу, которую, наверное, используют для сложенных вещей или жертвоприношения богам отбеливающего средства, чтобы белое никогда не желтело. А это очень хорошо: мне нужна надежная опора, чтобы поднять свою тушку на ноги, но с другой стороны не очень — край столешницы закруглен, даже не за что ухватиться. Я, как придурок, ползаю вокруг с одной рукой, задранной над головой, и пытаюсь нащупать хоть какую-то опору. Но нет, просто невыполнимая задача. Я ведь только хочу рот сполоснуть, а не на олимпийское золото претендую. Разве многого прошу?
В итоге я опускаю руку, похрен, проще найти ближайший туалет, но вдруг большая надежная рука сжимает мой бицепс. Я таращусь на нее во все глаза. Ладонь явно не обладает собственным разумом и не замечает мой взгляд, в отличие от ее хозяина. Сойер садится на корточки и заглядывает мне в глаза.
— Давай помогу, — предлагает он и с невероятной нежностью поднимает меня на ноги. Установив меня в более-менее вертикальное положение, он перекладывает ладонь на мою поясницу и помогает добраться до раковины.
Это не первое прикосновение Сойера за этот вечер, но до моего вусмерть пьяного мозга доходит только сейчас. Дрожь прокатывается по спине и оставляет мурашки на коже, будто облака выхлопных газов.
Сойер меня трогает.
Меня.
Кожей к коже.
В сантиметрах от моей задницы.
Я приоткрываю рот. Не сказать, что челюсть прямо до пола отваливается, но в моем-то пьяном состоянии возможно все. Не знаю. Но уверен в одном: прикосновения Сойера зажигают меня, как фейерверки новогоднюю ночь. Одна за другой крошечные вспышки появляются внутри и осыпают множеством искр. Кажется, я сейчас взорвусь.
Ладонь проклятого Сойера Астона на моей спине.
Его грудь практически касается моего плеча.
Мы настолько близко, что я вижу отдельные волоски на его подбородке. И да, они выглядят именно такими колючими, как я представлял.
Еще парочка вспышек и мурашек по такому поводу. Ужасно хочется узнать, как волоски будут колоть мои щеки, бедра, ложбинку между ягодицами…
Мне кажется, или ладонь Сойера сползла чуть ниже?
Наверное, показалось.
— Ты хотел до раковины дойти? — спрашивает Сойер. — Или куда-то еще?
К ближайшему траходрому, наверное, не самый удачный ответ, но блин, это же правда! Трезвый я никогда бы не озвучил подобное вслух, а вот пьяным довериться сложно, поэтому, чтобы не проболтаться, я киваю и открываю кран. Вырывается струя. Я проверяю рукой температуру и сую лицо под напор воды. Некоторое время спустя, откашливаюсь и сплевываю, а во рту наконец не осталось следов мальчишника, который развернул войну с пивоварней.
Сойер так и не убирает ладони с моей поясницы.
— Полегчало? — говорит он, когда я выключаю воду.
Я киваю.
Сойер улыбается.
А у меня все тело покалывает.
— Хочешь чего-нибудь выпить? Воду, в смысле. Или еще что-то, если получится найти безалкогольное.
— Воды хватит.
— Ладно. Хорошо. Думаю, это я смогу.
Он снова улыбается, да так нежно, что я не могу удержаться и прямо вижу в этом — «жили они долго и счастливо». Сказочная же будет жизнь — он, я и его член? Ну и мой тоже, конечно, но я маленько повернут на идее ему отсосать, поэтому мой член мы, наверное, будем приглашать только на выходных, ну, или через день, какая разница. Позже договоримся.