– Зачем вы это говорите? – неостывший ужас вспыхнул вновь.
– И молока у тебя надолго не хватит… Зря прогнала Эрну…
– Ты ведьма, ведьма! Уходи отсюда!
– Крещение через неделю…
…Снег, лёгший неделю назад, во дворе истоптан в грязь; за воротами же – первозданная белизна; никто не выезжает из замка, никто не въезжает, – герцога нет дома; говорят, – ушёл в море… Не было Эрика и на крещении…
«…И ладно, и пусть… Мне даже спокойнее… Но ведь он так ждал сына! Отчего никто не беспокоится, что Эрика нет так долго? А коли вовсе не воротится, – что будет с ней, с Феденькой?
– Фрида, тебе не кажется, – он слишком тихо плачет? И почти всё время спит…
– Вы напрасно переживаете, госпожа; во сне дети быстрее растут…
–…Фрида, у меня нет молока! Она меня сглазила! У меня пропало молоко! Чем мне кормить Теодора?
– Успокойтесь, госпожа, это бывает… Сейчас позовём Эрну…
– Да зовите же скорее, зовите!..
…Она с ужасом следила, как синеватая гора тяжело нависает над розовым личиком… «…Он не возьмёт это, не возьмёт…» Теодор, посопев недовольно, пристроился и зачмокал… Ревниво и благодарно смотрела она на кормилицу; рыбьи глаза уже не казались отвратительными… Всё же едва дождалась, когда задремлет сытый ребёнок; почти вырвала его из рук Эрны…
-…Фрида, почему сегодня так мало топят? В комнате холодно, у Теодора застыли ручки!
– Гертруда велела беречь дрова, пока нет герцога…
– А если он не вернётся, – нам замерзать здесь?
– Не стоит так говорить, госпожа; я прикажу принести меховое одеяло для малыша…
– В ваших одеялах уже моль завелась, и оно слишком тяжёлое для него… Я возьму его к себе в кровать…
– Гертруда запрещает это делать; мальчик должен привыкать к холоду…
– Она будет распоряжаться моим сыном? Пусть родит своего и спит с ним на улице!..
…Теодор сегодня кашляет весь день, – не позвать ли Тадеуса?
– Лекарь пьян второй день; я сделаю травяной отвар; справимся сами…
– …Фрида, Фрида! Чёрная птица!.. Прогони её! Она коснулась Теодора!
– Здесь нет никакой птицы, госпожа; окна закрыты. Это только сон…
– …Теодор весь горит, у него лихорадка! Он так страшно дышит! Сделай что-нибудь, Фрида!..
– …Зачем здесь так много людей? Они помогут моему сыну?.. …Они расходятся… Почему накрыли ему головку? Он задохнётся!..
– Фрида, Теодору лучше? Зачем его так закрыли? Ему же там душно!
– Госпожа, ему уже не душно… Ему уже хорошо…
– Куда его уносят? Я не отдам его! Фрида, зачем?.. Скажи им, – он ещё маленький…
– Он уже не вырастет, госпожа…
…Гертруда склонилась над спящей Анной:
– Я была права: он не был рождён рыцарем, и не был угоден Господу…
…Среди ночи Анна очнулась от шума, доносившегося снизу; грубый смех, пение, лязг железа, запах жареного мяса…
– Что это, Фрида?
– Герцог вернулся, справляет с рыцарями поминки по Теодору…
–… Он вернулся вовремя…
-…Дьявольщина, как же мне не везёт! Доротея выбросилась из окна, Мона родила девчонку, у Анны мальчишка умер! Ради этих приятных новостей я спешил сюда! Кстати, Карл, отправь Мону в деревню, а этот кошелёк отдай ей! Да не вздумай ограбить её, проверю… Мне пора, к Рождеству я должен быть у короля…
Глава 7. Год 1096
…Карета подскакивала на ухабах, колёса то и дело вязли в глинистых весенних лужах; пяти вёрст не отъехали от замка баварского маркграфа, – от немилосердной тряски уже ныла спина, зябли ноги в лёгких шёлковых туфельках. Эрик не заботился об удобствах, не замечал ни жёстких необитых сидений, ни сквозняка из плохо прикрытого окошка… Дремал, вытянув ноги на переднее сиденье; просыпаясь, бранил опального короля и его наследника, с которыми столкнулись неожиданно в Мюнхенском замке.
– Старый лис из ума вовсе выжил; никак не может успокоиться, – инвеститура ему нужна! Мало валялся в снегу перед папой Григорием, мало ему отлучения… Славянская жёнушка рожки наставила с его же сынком; дьяволом во плоти перед светом объявила, – чего надо ещё? А его франконский щенок сомневается, видишь ли, в моих правах на Северное герцогство! Чёрта ли мне в его сомнениях? За мной Салическое право, единое и вечное, – сила!.. Он, кажется, возомнил себя королём, забыл о старшем брате! Нет, щенку Германией не править, – я не допущу!..
Анна вздохнула: всё это она слышала не впервые; завернулась в плащ потеплее… Эрик услыхал шорох, накинулся на неё:
– Какого дьявола ты ввязалась в спор со старой баварской жабой?
– Я не спорила; лишь сказала то, что думала…
– Ты думала? Если бабы вообще способны о чём-то думать… – маркграфиня Марта и впрямь напоминала жабу, толстую и бесцветную, – длинный рот, надутые важностью щёки усиливали сходство. Анну удивил завистливо-злобный взгляд увешанной золотом маркграфини. Чему она могла завидовать, – разве лишь красоте и молодости Анны?