Анна терялась в разуме: как порчу отвести от сына? Ведь тут сглаз прямой, а у неё ни водицы наговоренной, ни уголька не сыщешь спрыснуть дитя. Сходить ли в храм, отмолить душу его у Господа? А не та это церковь, где спасения искать. Латынью своей заумной Дольфус боле того дитя сурочит… Она и отступилась, найдя себе утешение: мал ещё Маркуша, в возраст войдёт, – образумится…
Горше горьких другие думы томили, – зря приехала сюда, зря отчину покинула. Чего ждала, чего искала здесь, – не нашла… За мороком гналась, а и тот развеялся дымом. И кто она нынче, – человек ли, птица, в клетке золотой забытая, от коей и песен не надо?
Коль человек она, так стоит путь из клетки найти; ход подземный никто не укажет, – самой надо искать… А не сыщет, если птица она, – в окно порхнуть, да не к белой луне, а вниз, к вечнокипящим волнам. Видела она птицу белую, – чёрной ночью порхнула из башни соседней, тихий плеск и крик последний заглушил грохот волн… Анна вздрогнула, как ощутила кожей ледяные брызги, – грех-то!.. Только нынче и поняла, где видала несчастную соседку свою…
Да не бывать тому! Чего б не стоила воля: хода нет, – руками пророет! Год ли, десять, рыть ей, – и кто удержит её здесь тогда?
…Эрик долго стоял и смотрел на них, прежде чем Анна заметила его; играла с Марком на ковре. Малыш едва успокоился; до того пытался оторвать всадника от коня, требовал сжечь его, как еретика… Никогда не видала мужа таким задумчивым, и даже будто печальным; и давно не глядел он так на неё…
–…Возьми это, пришей крест, – Эрик кинул ей походный свой плащ. – Помнишь ещё, как иголку в руках держать; через неделю выступаем…
– Для чего тебе? Куда ты едешь?
– О, бабы! Она не знает, что происходит! Сарацины у ворот Константинополя! Ты же не хочешь здесь их увидеть? Мы идём ко гробу Господа; в августе в Риме нас благословит святой Урбан…
В ночь перед уходом войска Анна почти не спала; каменные стены дрожали от диких криков, хохота, точно рыцари не в столовой пировали, а здесь, в покоях. Подходила к кроватке безмятежно спавшего Марка, – его ничто не тревожило. Внизу будто стихало; она укладывалась, погружалась в чуткую дремоту; пир затевался вновь… Наконец внизу стихло окончательно; она уснула крепко… Разбудили её тяжкие шаги с лестницы, точно десять человек шли сюда… Эрик ввалился в комнату, чуть на ногах держась; чадящий факел едва не падал из рук.
– Моя женщина… Жена!.. Расстанемся скоро… Навеки возможно… Я прежде уезжал, – то всё пустяки… Нынче иное дело…– Анна хотела забрать факел у него; Эрик оттолкнул её и сразу прижал к себе:
– Слушай, женщина… Не знаю, вернусь ли, – Бог властен над нами… Но если вернусь… Я богат, очень богат; ты не знаешь, насколько…Никто не знает… Сюда вернусь королём, и уже никто не посмеет сказать, что у меня нет прав на Саксонию! Идём со мной сейчас! – Эрик больно схватил её за руку, потащил по лестнице вниз…
…Она боялась, – Эрик вот-вот свалится на одной из крутых, почти отвесных лестниц; факел догорит, останется она в полной тьме глубоко под землёй… Эрик мчался вперёд, тянул её, едва не вырывая руку; она почти бежала, задыхаясь от гнилой сырости. Они то спускались вниз, то вновь поднимались. Позади смыкался густой мрак, от света факела с чёрных стен бесшумно взлетали крылатые твари, едва касались лица мягкими крыльями…
Нога задела что-то; это откатилось к стене. Эрик опустил факел, осветил узкую железную дверцу и то, что на полу, – череп, длинные белые кости… Анна в ужасе закрыла рот ладонью, сдерживая крик…
– …Не обращай внимания, ему не слишком повезло, но он теперь не опасен… – Эрик, сняв с пояса огромный ключ, со скрежетом отмыкал дверь…
– …Кто это?..
– Откуда я знаю?.. – повесив факел на стену, Эрик отпирал и распахивал огромные железные сундуки. – …Смотри, смотри… – он погрузил руки в толщу золотых монет, до отказа набивших ящик. – …Всё моё… – в других сундуках тоже доверху лежали самоцветные камни, золотые украшения, ещё монеты, и ещё драгоценности…
– …Всё моё, и никто не знает кроме меня… И тебя….
–…Как красиво… Но зачем столько?
–«Красиво»? Не понимаешь, зачем? О, плебейская душа! Это власть! Я куплю всю Германию, мир ляжет к моим ногам! Я стану императором! Папой! И это ещё не всё; идём дальше!
Они немного ещё прошли тёмным сырым переходом; Эрик распахнул такую же узкую незапертую дверь; Анна опять застыла от ужаса, – слишком увиденное напоминало ад… Посреди огромной сумрачной комнаты стоял круглый каменный стол, окружённый пятью котлами на треножниках, под которыми пылали угли. Клубился едкий зеленоватый пар, в котлах что-то булькало. На столе – прозрачные чаши с разноцветными жидкостями, медные ящички; в центре стола – череп; из пустых глазниц курится дымок. В ящиках тускло мерцают золотые монеты… От смеси зловоний и сладковатого аромата закружилась голова…