У дальней стены, освещённой пламенем горна, высокий человек, по пояс голый, размерено поднимал и опускал на наковальню небольшой молот. Мускулистое тело блестело от пота; он обернулся, – Анна узнала капеллана Дольфуса. Рядом суетился ещё кто-то, маленький, точно ребёнок, – лопаткой скидывал в чан кусочки металла; они, шипя, погружались в воду…
Дольфус, похоже, не обрадовался ночным гостям; накинув плащ, приказал что-то помощнику. Тот словно ушёл в стену, растворился во тьме… Капеллан подошёл к Эрику; не глянув на Анну, заговорил на латыни резко и скоро. Эрик отвечал, словно оправдывался; хмель, похоже, окончательно выветрился из его головы…
Анна поняла: Дольфус недоволен её присутствием. Эрик, наконец, вспомнил, – он здесь хозяин, голос стал строже… Дольфус указал на ящик с монетами; Эрик взял несколько в горсть, поднёс ближе к свету, подкинул вверх.
–…От настоящих не отличить… – забывшись, произнёс по-немецки Эрик, оглянулся на Анну, махнул рукой. – Золота не много на них уходит?
– Ровно столько, сколько нужно…
– А это? – Эрик пнул пустой ящик. – Ты зря тратишь время на свой философский камень; от твоих поисков мало проку…
– …К утру ящик будет полон…
– До утра осталось четыре часа…
– Именно об этом я и говорю…
Тревожные впечатления ночи не позволили ей больше уснуть, как ни велика была усталость. Анна долго стояла у окна, любуясь восходящим солнцем, вдыхая утреннюю свежесть. Во дворе и в покоях царила тишина… Первой поднялась Фрида…
– Нынче вы рано встали, госпожа; вам бы можно ещё поспать…
– Нет, Фрида, скоро заутреня; пора одеваться…
Во дворе засуетилась челядь; вышел Эрик оглядел лошадей, поправил упряжь. Его слуги, хромой Томас и кривой Роб, вынесли ящики, поставили в карету…
…Усталость всё же одолела, после полудня она без чувств свалилась в постель… Уже отстояли торжественную литургию под усыпляющую латинскую скороговорку Дольфуса; лихорадочно-жаркая ладонь Эрика стискивала её пальцы, точно он искал у неё опоры… Уже подала она мужу меч по древнему обычаю, – хорошо, что не принято здесь выть, провожая мужа в путь… Растаяла конница на Римской дороге, исчез последний пеший воин… Где-то за Бременом, в тёмном овраге, легли от тяжкого меча герцога хромой Томас и кривой Роб…
И точно груз плечи освободил; хоть и не вся тягота ушла, а всё ж душе легче. Вот и поразмысли нынче, – как дале жить? Как жила четыре года, с кем жила? Кто её муж, – дитя во сне, дьявол наяву? Он остался тайной для неё, как любимое им море, столь же холодное и прекрасное; как этот мрачный замок. И цена этой тайне – жизнь…
С отъездом отца Марк поутих малость; рёв, капризы были забыты, в ход пошли ногти, коленки, зубы… Синяки и царапины не сходили с рук нянек. Особо допекавших дьяволёнок лупил чем придётся. Сладить с ним могла лишь Грета. С уходом жениха в поход она привязалась к Марку. Стоило ему поджать губёнки, Грета брала его на руки, садилась с ним на ковёр, расставляла деревянных всадников и рыцарей. Бог весть, с кем они вели бесконечные битвы, – с еретиками, с сарацинами… Вокруг рассаживались няньки в белых чепцах, взвизгивали то и дело, охали… Анна лишь дивилась воспитанию чудному, – по третьему лету дитя на коня садят, меч в руки дают; потом охают, как бы на ковре не зашибся…
Ей же сейчас до головной боли хотелось тишины, и не мёртвой, могильной; не сонной, ночной, а так, чтобы ни голоса человечьего, а лишь звон птичий да шорох крыльев, хруст веток под ногами, и чтоб слышно было как трава растёт…
Где ж такую тишь сыскать? Гертруда запретила конные прогулки, – якобы всех лошадей увели рыцари, а пешком ходить недостойно герцогини…
В церковь Анна ходила всё реже теперь. После той ночи Дольфуса она боялась куда больше прежнего. И то ладно, что с капелланом положено общаться глаз не поднимая; а она не осмелилась бы взглянуть ему прямо в глаза, точно не ей, а Дольфусу ведомо о ней нечто страшное. Молиться предпочитала в покоях у распятия, в короткие часы ночной тишины. Лишь необходимость заставляла её спускаться в храм…
…Дольфус у алтаря беседовал с прихожанами из челяди; в церкви было не слишком людно, а ей нынче никого не хотелось видеть, – исповедь решила отложить… Капеллан заметил её; чуть поклонившись, направился к ней… Чего испугалась, не поняла сама; метнулась вверх по крутой лестнице, которой прежде не замечала. Круглые маленькие оконца слабо освещали каменные ступеньки в узком проёме. Едва не касаясь плечами стен, взбежала наверх и остановилась на площадке звонницы храма…