– Опять столько вопросов… Зачем заяц прячется в нору? Чтобы волк не съел… Зачем птицу держат в клетке? Чтобы не улетела… Мы те зайцы, которых ищут волки; мы те птицы, коим не улететь…
– Кто запер вас, и какие волки ищут вас?
– Святого отца волки, псы папские… Ты знаешь, кто такие еретики?
– Те, кто в Бога единого не верит…
– Мы в Бога верим, но не так, как велит папа… У нас есть один папа во веки веков, – святой Богумил; одна молитва, – «Отче наш…»; один Бог, сотворивший небо и землю незримую, скрытую водами. Всё прочее, – твердь, материя, – суть творение Сатаны, с присными его: попами, епископами. Не грех ли кресту, орудию убийства поклоняться? Что свято, – незримо глазам. Бог не в храме, Бог в душе…
– Дольфус так же верует?
– Душа брата в тумане блуждает; он алхимик, ищет философский камень, который любое вещество обратит в золото; оно же принесёт любому человеку счастье и свободу…
– У моего мужа много золота, но счастлив ли он?
– Как ответить тебе? Возможно, так происходит от того, что у кого-то много богатства, у иного нет его вовсе… Разум мой ещё тёмен, я не принадлежу к «совершенным». Святой Богумил учит: никто не должен иметь сокровищ; мой брат считает, – у всех должно быть поровну… Мой брат очень умён, он учился в университете Константинополя… Меня должны были сжечь на городской площади; не знаю как, но он меня выкупил. Мы уехали в Полонию, жили у пруссов, скандинавов… Его уже искали по всей империи… В Дании встретили Эрика; он знал об искусстве брата в создании различных сплавов, – они в Константинополе виделись. Он поселил нас здесь; увёз почти из-под носа папских ищеек…
– Что ж, если найдут вас, – убьют? – Анна с ужасом слушала мрачную повесть о неизвестной ей стороне жизни, и жизнь собственная беспросветной уж не казалась. Она никогда не слыхала о Полонии, пруссах, скандинавах; не знала, что человека можно сжечь заживо лишь за то, что он не так молится Богу… Есть, оказывается, могущественный папа, указывающий людям, как надо верить в Бога, и есть люди, готовые скитаться по миру, гореть на костре за право думать так, как они хотят…
– Вижу, герцогиня, напугал я тебя, и опечалил своим рассказом. Могу ли надеяться хоть как-то развеять твою грусть? Не знаю, обрадую ли тебя; мы все дети Господа, братья и сёстры друг другу, но у меня немного больше прав называть тебя сестрой… Наша мать, моя и Дольфуса, была русской; её звали Авдотия. Будучи по торговым делам в Новгороде, отец подобрал её в лесу, – она умирала от голода. Он выходил её, потом женился на ней. Отец рассказывал это Дольфусу, а брат мне… Я никогда не видел матери, она умерла, подарив мне жизнь. К счастью, она не узнала, какое чудовище произвела на свет… Но Бог милостив: отец любил меня и жалел, так же как брат… Теперь, герцогиня, ты не рассердишься, если я назову тебя сестрой?
– Да нет же, нет! Ты вовсе не чудовище! И я так рада, что у меня есть брат! Знаешь, у меня ведь ещё есть сестра! – Она показала тонкий шрам на руке. – Она живёт там, в деревне…
– Но пусть у тебя будет два брата… Прошу: не бойся Дольфуса, поговори с ним; он многое может тебе открыть: о замке, о твоём муже…
– А ты не слыхал: говорят, есть подземный ход из замка, он ведёт в ту деревню. Известно тебе что-нибудь о нём?
– В подземелье множество ходов, но куда какой ведёт… Опять же скажу: спроси брата, – он больше об этом знает…
Она так и не решилась встретиться с капелланом; не поискать ли ход самой? Она была с Эриком в подземелье, там не так уж страшно… Анна не задумывалась, что сделает, отыскав ход, – уйдёт ли сразу, заберёт ли с собой Марка. Важно найти, обрести уверенность, – выход есть…
…Она не знала, какой уж час мечется по бесконечным переходам подземелья. Возможно, уже ночь, её ищут; но никто не видел, как она уходила с факелом. Он догорал, но не становился легче; чад ел глаза, копоть оседала на платье и волосы. Сильного пламени, от которого она отстранялась, уже не было; Анна стала зябнуть…
Она не нашла ни выхода, ни тех дверей, что показывал Эрик… Последние искры погасли, треск огня стих; слышались какие-то шорохи, попискивания… Она стояла в полной тьме… Без сил сползла по сырой стене на пол; вспомнила белые кости у каморки с сокровищами, череп на столе капеллана, – скоро там появится ещё один… Глаза привыкали к тьме; пробежал рядом тёмный комочек, ещё один… Блеснули бусинки глаз… Нашла во тьме древко факела, швырнула его, – комочки разбежались недалеко… Дрожа от холода и ужаса, стала молиться: «…Отец наш, если ты есть на небе… …Он на небе, а я под землёй…»
…Нет, ей не показалось, – впереди, в самом деле, был свет; она ещё раз протёрла глаза, – он не исчез. Поднялась, зачем-то подобрала древко факела, и пошла вперёд. Неважно, что там, – выход из замка, кузница капеллана, – на его столе не будет её черепа…