– Какой-какой! Такой и есть, – без шапки, кафтан направо запахнут, кушак черевчат! Глаза горят угольями, а лица не кажет; борода до земли, зелёная, правого уха нет…
– А сказывал чего?
– Где ж ему сказывать, немой он; только всё поёт громко, а слов не разобрать…
…Ладуша прежде и не видала, как мати спать ложится, как встаёт; может и не спит вовсе. Пыталась Ладуша не уснуть с вечера или поутру раньше проснуться, а где там, – голова к лежанке, глаза сами смежились; проснёшься, – мати у печи хлебы обряжает…
Ныне Жалёна сама дочь побудила ране раннего, солнышко не играло ещё:
– Пора, дочи, вставать, травы зелейные поспели; пестерьку малую возьми, – братко сплёл тебе…
– Тятя с Терешком куда сбираются? С нами пойдут?..
– У них своя забота, – им борти крыть…
…Недолго шли вместе, друг за другом, по своему, "домашнему" ельнику, потом через луговую дробь перепелиную. У старой сосны, гнутой в дугу, разошлись: Жалёна с Ладушей на полночь, к моховине, Крышняк с сыном, – на восход, по малому охотничьему путику. Меж ёлок ещё клубился редкий туман, а дневные птицы уже закопошились, подавая голоса…
– Куда ж мы идём, матушка? На Журавий луг?
– Нет, путь нам на Куранью моховину… От меня ни на шаг… Окошки кругом, вмиг затянет, охнуть не успеешь. – Жалёна намеренно припугивала дочь, чтоб поболе сторожилась; не так страшна эта моховина, как Чёрная дрягва, куда лишь Зарянке путь ведом. А дочери о том ни к чему знать…
– … Ой, матушка, лепотно-то как, чудно! Цветиков-то сколь, да яркие!
Жалёна покрепче прихватила ладошку дочери, чтоб не стреканула очертя голову вперёд; опустилась на колени, развернула холстинку, выложила хлеб, яйца, мёд…
– …Небо – отец, земля – мати, благослови всякую траву брати, на всякую пользу. Что у тебя взято, тебе возвращаю. Что ещё возьму, – тебе верну… Лапотки, дочи, сними, оборами повяжи на шею, да меня слушай; здесь почти все травы есть, какие нам надобны…
…Вот гага на берёзе живой; с сухой не годится. Срезай так, чтоб берёсты на ней не осталось. В молоке сварить да пить понемногу, от боли горловой…
…Травка зверобой, глянь, – листочки махоньки, цветом в просинь, а разотрёшь, – будто кровь; от ушибов пить…
…Вот золототысячник, жёлтый и толстый; хорош от нарывов и язв, червя подкожного вычистит…
…Иван да Марья, всем травам князь; цветки сини да красны, листики махоньки, сам со стрелу; кто тронется умом, – при себе носят; корень – кто с худым конём убежать от доброго хочет, – держи при себе…
– А то что за цветики по воде, листочки белые?
– То трава-одолень; окормят кого, – дать травы, выйдет всё, и верхом, и низом. Корень при зубной хвори полезен, и для присухи его дают, и пастуху, чтоб стадо не разбежалось. Много, дочи, у земли-матушки добра всякого, каждая травинка в пользу…
– А Зарянка говорила ещё: есть трава-разрыв, да плакун-трава, да тирлич, да нечуй-ветер…
– Тех трав не видала, знаю: есть, да далеко, не всякому путь ведом; на Чёрную дрягву идти, где навьи души бродят… Про те травы у Зарянки спрашивай; страшным заклятием пути к ним закляты, не каждому открываются. Бабка наша знала те заклятья, а ведовство своё Зарянке передала…
– Отчего ж не тебе?
– …Ведовство, – тягота великая, не всякому по силам…
– А Зарянка, она сильная?..
…Крышняк на ходу поправлял старые зарубки-знамена, пояснял сыну:
– Под Киевом прадед мой своё знамя наискось засекал; здесь Берест, дед, другую черту добавил; отец мой приставил снизу засек, я другой; ныне знамя наше, – голова оленя. Пойдёшь своим путиком, – свой засек оставишь…
…Где-то на второй версте тропа разделилась, отошла на полдень с другим знаменем, – угол и справа черта, – то Ильи путик пошёл…
…Еловые лапы уже не били по лицу; на опушке чистого соснового бора, конды, из-под ног взметнулся жаворонок-юла. Верхушками сосен, грядой, пронеслась стая белок, осыпая шишки и хвою. Здесь и были первые их борти…
До полудня обошли их с десяток; почистили, навощили, где трав душистых положили, – вереску, липы свежей. Гораздо Терешок навострился бегать по стволам на кованых шипах-кошках, доставшихся от киевского прадеда…
Крышняк постукивал обушком топора по стволам, слушал гудение пчёл в дуплах, годные весной бортить, – знаменил; указывал сыну метки когтей и зубов "хозяина", – тот уж мимо гнезда пчелиного не пройдёт…
…А в Киеве стольном сгущались грозовые тёмные тучи, чтобы однажды пронестись с бурей и молоньей над древней идольской Русью, над Рябиновым островом, над множеством островков, затерянных в лесных пустынях… Но не смела их буря, не унесла в небыль, а лишь смешала Русь иконную и Русь идольскую. По углам иконы развешаны,– днём помолиться; из-под лавок глядят, ждут ночных молений тусклые лики Рожаниц. Чужестранные святые подобрали под себя старые праздники, как почтенные, да незваные гости, коим и не рад, а прогнать нельзя…