…Не помогла Лада, – увёз Олёнку торговый гость ростовский…
…Вот пусть теперь живёт со своей курохтой! Да не лелёха(толстуха) Улита ему парное молоко да перепечи за сколь вёрст таскала, в жарынь ветерком на пашне лицо обдувала. Не примечал ничего, халабруй, клёскал, не давился!
Это потом бабка спрашивала: люб он тебе?.. Да такая ли она, любовь-то? Вот Крышняк с Жалёной, – друг на друга смотрят, глаз не сводят. Так ли у Ивенки с Улитой станет теперь?
Глава 7. Год 996
Жизнь закружила Илью заботами домашними и мирскими; дни кидали в окошко то цвет черёмух, то осенние листья… И всё как само собой сложилось, как быть должно: жёнка-хозяюшка, сын-трёхлеток на коня уж карабкается; и пахнет в избе молоком и хлебом…
Откуда же принёс весенний ветер другой запах – горячей от солнца земляники?.. Словно нёсся вскачь и вдруг осадил коней у препоны, и нет сил тронуться далее… Ему ли торчать колодой средь села, девку разглядывая? Впервой мелькнуло тогда, – ведьмовского роду она…
…Зарянка стояла с подружкой Жалёной у старой обгорелой ветлы, где осталось пепелище её родного дома. Поклонилась, попеняла, что родичей, баушку с братеничем (племянником), забыл совсем.
…Что в ней было-то, что за особинка такая, её отличавшая от других сельских девок? Разве взгляд зелёный, укорливый, поверх голов, ровно весь свет у ней в долгу; движенье бровей, чуть видное, – то ли улыбка, то ль насмешка…
Она изменилась, – детство оставило след лишь в припухших губах да округлости подбородка…
…Илья едва язык развязал ответить: дальние гости – путь неблизкий; день-другой уйдёт; да на Семик пусть ждут…
Слова сказаны, и ей бы первой уйти, а она стоит, косу тонкими пальчиками перебирает…
…Этими пальчиками она потом выковыривала комки мёрзлой земли, копая могилу своему Молчуну…
…На Русальной неделе забрели в село из Ростова скоморохи-гудошники, всю-то седьмицу хороводили-кружили Беловодье под нестрогим приглядом Самуила. Потешники ушли, а Молчун остался. Почему отбился от ватажников, о том никому не сказывал, а и голоса его никто не слыхал. Лишь рожок Молчуна долгими вечерами плакал над селом. Солнце останавливалось на окоёме послушать, и соловьи не вступали с песнями, пока не затихнет рожок. Тогда и вернулась в село Зарянка…
У Молчуна не то рожок, коса в руках песню играет. Косу-то в руки возьмёт, и ровно на лодочке по траве плывёт. Бабёнки крестятся – андель чистый! Старушки вздыхают, – видно, сама Лада сыночка свово, Леля, послала… Птахи слетались на его лёгкий посвист, садились на ладонь. Девки птахами вились вкруг; каждой хотелось погладить золотые кудри. Парни подступались к нему: почто девиц чужих сманывает? Не побить ли? Он лишь молчал да улыбался… Плюнули парни да прочь подались – что с убогого взять?..
…Верно, сама Лада и обвенчала Зарянку с Молчуном. На окраине села, ближе к лесу поставили они избёнку в два оконца. И нет, чтоб из лесины рубить, – из вицы ивовой сплели. Всё Беловодье ходило дивиться, как ловко Молчун управляется, складывает пруток к прутку. Дальше – пуще: из балочки глины белой натаскали да прутки обмазали. А по белым-то стенам цветки невиданные распустились, белки с зайцами скачут… И всё смеялась Зарянка да пела птицей, как и труд ей не в тягость. Зашептались бабы: не к добру веселье это…
К холодам в маленькой избушке все стены и полы устлали шкуры звериные. Может, слово какое знал Молчун, а только не переводилась у них в избе дичина всякая…
…А по заморозью объявился близ села шатун. Ночью сломал огорожу на краю села, задрал ярочку у старой Тульки. По утрянке сватажились мужики, пошли по следу. От волков едва отбились, а след потеряли. Другим утром наладился Молчун на «хозяина», и Зарянка с ним увязалась. Она уж в тягости была; редко на охоту ходила, а здесь как чуяла беду… Говорили им: не ходите, ушёл «хозяин» в другие края лёжку искать.
…Лишь другим днём приволокла Зарянка на медвежьей шкуре своего Молчуна, тянулся за шкурой по мёрзлой земле кровавый след…
…Своими руками сложила Зарянка погребальный костёр; в морозный воздух вместе с дымом и душой Молчуна полетело горестное причитание на неведомом языке…
…Загомонили бабы, зашушукались, – своё дитя потеряла ведьма, – чужих теперь станет гнобить … Что Зарянка роду ведьмовского, про то давно ведомо. Известно: все бабы – ведьмы. Только бабка её да матерь по болоту как по суху шастали, по самой трясине, где доброму человеку не пройти. Всяко зелье брали, клюквину да морошку такую крупнющу да ядрёну таскали, что лишь у Чёрной дрягвы сыщешь. А про ту ягоду говорили: не дай Бог мужику съесть, – навек в полон к ведьме попадёшь…