– Да куда ж пойдет она? Что за шум это? – снизу, от очага, будто здесь же в комнате, грохотало железо, пьяно орали люди, ржали, как ровно табун лошадей впустили.
– Там столовая, где вы ужинали; это рыцари пируют теперь, вассалы господина; не бойтесь, сюда они не поднимутся; перепьются в смерть, да там же и уснут. А Марта в деревню пойдёт; там приютят её…
– Послушай, ты опять на лавке спать собираешь?
– Да, госпожа, это моё место; ещё мне можно на полу у кровати…
– Ну, нет; ляжешь со мной; если что, скажешь: я велела; ты не можешь ослушаться меня… – …девушки уютно свернулись под тёплой периной…
– Госпожа, я должна вам признаться; вы не прогоните меня, если я скажу? Мои братья, они в деревне, они… язычники… Они не верят в Христа, поклоняются Одину, идолам… Это ведь грех великий? Но они добрые люди, и зла никому не делают.
– Зачем же гнать тебя? Твоей вины нет здесь, – ты же крещёная; а я прежде не слыхала о таких людях, – язычниках. Но если и в самом деле они добрые люди, – Бог отыщет путь к их сердцам, и простит… – Амалия заплакала от умиления; осыпала поцелуями руки Анны:
– Госпожа, я не смею даже думать так; но… у меня была сестра, – она умерла ребёнком; вы мне как сестра сейчас… – они уже плакали вдвоём, тесно прижавшись друг к дружке.
– Помнишь, Анна, я тебе говорила про одного человека в деревне; он славянин, из одного города русского, Киев, кажется; он и обучил меня своему языку. В битве его поляки пленили; хотели продать сарацинам; а мой брат Якоб выкупил его, привёз в деревню. Мои братья, Якоб да Мартин, прежде богаты были… Андреас его зовут… А глаза у него синие-синие, а кудри уж седые. Говорил он: невеста была у него: Маша… Такое есть имя русское? И будто б я схожа с ней, она светленькая тоже была, ровно ангел… Вот Андреас меня ангелочком называл…
– Что же – сватался он к тебе?
– Нет, не успел; меня в замок забрали. Только мне кажется, по нраву я ему; иной раз словно сказать что хочет, или поглядит так… А может, мне лишь казалось; но сердце не обманешь… А когда из замка прислали за мной, – мы вовсе худо стали жить; у братьев детей много, – я попрощаться пришла; может, что скажет… Говорит: тебе, наверно, там лучше будет, иди… И опять так смотрит… У меня едва сердце не разорвалось… Здесь первые дни всё плакала, а думала, забуду его, только, веришь ли, дня не пройдёт, чтоб не вспомнила о нём; иной раз, из окна гляну, увижу издали кого, – чудится всё он… А братья ему б не отказали, он охотник добрый…
… Анна не обиделась на Амалию, когда та уснула, не дослушав её рассказ про Марка…
… А Марка увидеть она очень хотела. И, видит Бог, она старалась: учила с Гертрудой немецкие слова, с капелланом Тельмусом запоминала молитвы на вовсе дикой для неё латыни. Научилась жестом хозяйки указывать Карлу на дверь. Однажды за ужином велела Гедде убираться прочь на понятном той языке. Гертруда лишь удивлённо повела бровью, и повторила приказ Анны… Анна же поднялась из-за стола, когда посчитала нужным; кивком велела Карлу проводить её.
…Для свадебного платья Гертруда сама выбирала ей ткань. В столовую приходили торговцы, пухлые, в чалмах, темнолицые; распахивались все окна, зажигались светильники средь бела дня. Ткани, серебряные, золотистые, радужные; кружева, самоцветы, раскидывали по выскобленному столу; Вокруг суетились швейки, деловито осматривали издалека товары, – Гертруда никому не позволяла ничего трогать, сама одними пальцами брала струящуюся ткань, прикладывала к телу Анны. Заметно было, что ей это доставляет удовольствие: но Анну она будто и не замечала…
Сколько дней прошло, она не сочла бы; месяц, или два, за окном сыпал снег, и вновь таял; Амалия по-прежнему спала с ней, но выскальзывала до восхода из постели… Анна оставалась одна до вечера… Однажды в редкий солнечный день сидела на подоконнике, подложив под себя подушку: так повыше, да и потеплее будет; не зная, чем себя развлечь, разглядывала пустой в этот час двор; деревенскую долину за рекой… Оттуда к замку во весь опор нёсся всадник в латах и шлеме… Анна встрепенулась: Марк? С бьющимся сердцем нетерпеливо распахнула окно, ветер разметал волосы…
Всадник влетел во двор, его окружили люди. Рыцарь снял шлем, солнце вспыхнуло ярче от сияния его кудрей. Он поднял голову, улыбка огненной стрелой вошла в сердце Анны. Отчего-то она очень сильно испугалась, и быстро захлопнула окно… Вдруг показалось, – он сейчас войдёт сюда, и что тогда делать?..