– Не хочу, Амалия… Помоги раздеться, и посиди со мной… Это не Марк… Скажи, Амалия, зачем они это делают? Убивают из пустой забавы, ни за что…
– Чем же им ещё заняться? Для них вырастят хлеб, накормят, наткут полотна… Да и выгода есть: у «чёрного медведя» нет наследников, его замок займёт «розовый» рыцарь. Ещё его ждут дорогие подарки от короля….
– …Это не Марк, Амалия, это не Марк… Чужая это земля, чужая…
…Ставни северного окна уже не открывались, чтобы сохранить тепло; смотреть на двор, истоптанный в жидкую грязь, не хотелось; взгляд скользил дальше, к чистой, укрытой плотным снегом, долине…
В деревне мелькали огоньки, даже через закрытое окно тянуло дымом…
–…Амалия, ты не весела сегодня; может, ты не здорова?.. Скажи, мне чудится, – дымом тянет? Внизу очаг развели? И что за огни в твоей деревне? Разве сегодня праздник?
– …Да, сегодня великий праздник, – Гертруда вошла неслышно, как всегда. – Ещё несколько еретиков приобщились к святой вере; они не хотели принять её добровольно, и я велела предать огню их жилища; они станут нашими холопами… Отчего же ты плачешь, Амалия? Твои родичи, по завету Господа, крестятся огнём и мечом; порадуйся за них… Впрочем, я не о пустяках пришла говорить, – Анна, твоя свадьба назначена на завтра; я решила, – ты достойна стать женой моего брата…
Анна побледнела, – она уже стала забывать, зачем живёт здесь. «Свадьба» для неё значила лишь то, что она скоро увидит Марка. Только вот ждала она так долго, что теперь и не знала, радоваться ли ей?
….Гертруда говорила ещё что-то по-немецки; Анна не прислушивалась, и не пыталась понять её, и не заметила, как та ушла. Очнулась, услышав всхлипывания Амалии. Девушка тихо плакал, свернувшись на лежанке; Анна села рядом, прижалась к её плечу.
– Мне так жаль, Амалия, у тебя горе, а я ничем не могу помочь тебе…
– Я верю: Андреас не оставит моих братьев в беде. Он, хотя и крещённый, никогда не отворачивался от них… Но не только из-за этого плачу: скоро мы с тобой расстанемся, госпожа…
– Ты хочешь меня бросить меня здесь одну? Разве я обидела тебя чем-то? Ты больше не любишь меня?
– Нет, госпожа, никто не был со мной так ласков, как вы… Но после свадьбы у вас появится другая камеристка, знатного рода…
– Но куда же ты пойдёшь, кому станешь служить?
– Никому, госпожа, – я завтра уйду в деревню.
– И тебя отпустят из замка?
– Я не стану спрашивать разрешения, – Амалия перешла на шёпот. – Вы должны знать, госпожа: из замка в деревню есть подземный ход. О нём знали только те, кто жил тут раньше; но кроме меня здесь уже нет никого…
– А мне ты его покажешь?
– Нет, госпожа, сейчас это невозможно; когда вы захотите покинуть замок, к вам придут и проводят…
– Но как ты узнаешь?..
– Не беспокойтесь, госпожа, я буду всё о вас знать… А завтра у вас будет свадьба, – вы должны быть очень счастливы; вы так долго ждали этого, – вы соединитесь с возлюбленным…
– Ах, Амалия, я и в самом деле слишком долго ждала; так долго, что и не знаю, – рада ли… Наверное, завтра я пойму это…
– Что ж, госпожа, завтра у вас трудный день; вам надо хорошо отдохнуть. Когда вы проснётесь, меня уже не будет рядом… Идите сюда, госпожа, дайте руку…– Амалия вынула из-за корсета маленький нож, быстро разрезала себе палец; легко кольнула палец Анны, соединила ранки…
– Отныне я не служанка тебе, ты не госпожа мне… Теперь мы сёстры по крови… В счастье или в тоске, помни, Анна, – есть у тебя сестра неподалёку, и ждёт тебя она всякий час… А здесь не доверяй никому…
…Просыпаться совсем не хотелось, но её больно и грубо толкали в плечо:
– Вставайте, госпожа, вам пора…
– Что случилось? Где Амалия? – в полутьме суетились незнакомые женщины, щебетали какие-то девицы. Посреди комнаты под большим медным котлом горели уголья…
– Амалию ты больше не увидишь, – Гертруда выглядела непривычно и странно в светлом платье с кружевным ожерельем. – Супруге герцога должна прислуживать почтенная дама знатного происхождения…
Анна не поняла, о ком сказано: супруга герцога. Она вообще перестала понимать что-либо…
В горячей душистой воде тёрли щётками её тело и волосы, мазали благовониями, от которых клонило в сон; растирали опять… Затянули в узкое в груди, немыслимо широкое внизу, платье, тяжёлое от унизавших его самоцветов…. Волосы больно стянули тугим узлом под золотой венец; тонкую фату, закрывшую лицо, скрепили алмазным венцом. Анна едва различала из-под неё, куда её ведут… Лишь сейчас почувствовала, как долго пробыла в духоте, и шла теперь навстречу свежести, а воздух, меж тем, сгущался сильнее…