Осенним утром дребезжит шарманка.
Так рано. Улица еще темна.
Озябла маленькая обезьянка
И кто-то бросил деньги из окна.
Не вздрогнула, сидит, как неживая:
На что ей деньги, ей приснился хлеб,
Она голодная, всегда больная,
Ее хозяин на войне ослеп.
Но для нее он так немного значит,
Она боится, он совсем чужой,
И сердце обезьянье долго плачет,
И смотрит утро на зрачок пустой.
«Слушать ветер осенний при дороге в избушке…»
Слушать ветер осенний при дороге в избушке,
Слушать скрип проезжих колес.
Где-то там, среди поля, в глухой деревушке
Лунный свет от родных берез.
Слушать долго, как плачет оконце слепое,
И не выплакать слез своих,
И не встретиться, и не расстаться с тобою,
И не скрыться от глаз твоих.
Слушать ветер, все слушать и слушать до боли,
До безумья, сорваться, лететь,
И твою непогоду, и Божью волю
До последнего часа терпеть.
«Ангелы на стенах утешали раем…»
Ангелы на стенах утешали раем,
Торопились тени лечь на прах.
Дождь по крыше льется, и земля сырая,
И печаль земная… боль в сердцах.
Унесите тело, им душа томится.
Духота и слезы, сладкий дым.
«Помоги со смертью людям примириться» —
Молится под ризой серафим.
Ворота открыли ангелы, святые,
Проводили тело не спеша.
Голые деревья. Улицы пустые.
Крестиком расшита русская душа.
«Окно мое на крышу…»
Окно мое на крышу,
Внизу — веселый бал.
Знакомый вальс я слышу —
Он в старину звучал
У Лариных, быть может, —
Татьяна, ты не спишь?
Для слез одно и то же
Москва или Париж.
«Твоя перчатка здесь осталась…»
Твоя перчатка здесь осталась
И бережет твое тепло.
Быть может, только показалось,
Что стало в комнате светло?
Твой пульс она и тут услышит,
Прикосновением жива,
Твоей рукою только дышит
Под синим светом рукава.
Колечки связаны прилежно
Верблюжьих золотых волос —
Она, сжимая руку нежно,
С тобой выходит на мороз.
«Сундук надел зеленый плед…»
А.М. Элькан
Сундук надел зеленый плед —
Его измучили дороги,
Уже его не носят ноги,
На нем судьбы жестокий след.
Давно ли — «с корабля на бал» —
В подъезде ярко освещенном
Швейцар встречал его с поклоном,
Теперь он цену потерял.
И «заграницу» невзлюбил:
Он — оскорбленный старый барин,
Он за приют не благодарен
И всю одежду износил.
Его давление все ниже,
Им пролито немало слез,
Он Пушкина сюда привез
И стал изгнанником в Париже.
Бабочка
Георгию Раевскому
Бархата кусочек на траву летит,
Из блестящих точек, золотом расшит.
Небо растянулось лентой голубой,
Утро заглянуло в лоскуток живой.
Расступились тени, стукнуло окно:
Но одно мгновенье полетать дано.
Солнце розовеет розовым кустом,
Розовая фея осветила дом.
«Как будто хижина, но это дом…»
Виктору Мамченко
Как будто хижина, но это дом,
Для каждого приют благословенный;
Как будто человек обыкновенный
Свою судьбу смиренно спрятал в нем.
Цветы цветут и птицы прилетают
И кажется, что близко плеск волны,
И золото лучей на розах тает,
И окна золотом освещены.
Нам говорят, что где-то в небе рай,
Он здесь — и на земле, он всюду с нами.
Нас утро ждет, омытое слезами, —
И ночь, и день с молитвой принимай.