<...> Вы, Владыка, можете себе представить, с каким воплем у нас должны отнестись священнослужители, особенно томящиеся в тюрьмах и ссылках, к голословному заявлению о словах и делах, а затем и о постигшей многих горькой участи". 14 октября 1929 года епископ Дамаскин писал митрополиту Сергию: «Верующие, возмущенные в глубине души своей изменой Вашей заветам Христа и правды Православной, отвернулись от Вас и от всех тех, кто с Вами; они предпочитают не ходить в храмы, где возносится Ваше имя и говеть вот уже два года из боязни сделаться причастниками греху Вашему. Они с упованием и страхом ждут голоса ссыльной Церкви... Грех Ваш еще внутренняя неправда самой Декларации, основанная на боязливости. Ведь только в таком освещении становится понятным восьмой стих двадцать первой главы Откровения, где боязливые поставляются наряду с неверными, убийцами и любодейцами. Но еще больший грех Ваш против внутренней правды церковной, против Евангельского завета - безбоязненно исповедовать Истину». Для того чтобы Церкви стала известна суть его разногласий с митрополитом Сергием, в конце 1920-х - начале 1930-х годов епископ Дамаскин написал в общей сложности около ста пятидесяти посланий и разослал их по стране. «Это не легализация (Церкви), а ликвидация!» - Писал он. Он противопоставлял понятию Церкви как административной структуры, нуждающейся в государственной "легализации", Церковь как "Богоучрежденный и таинственный союз всех верующих во Христа". Он часто говорил о "наступлении последних времен" для Церкви, когда внешнее великолепие храмов потеряет свое значение. Советский обман с декларацией был уже совершенно очевиден. У многих "легализованных" (то есть принявших декларацию митрополита Сергия) общин были отняты последние храмы. Происходила - действительно - не легализация, а ликвидация Церкви, но с поощрением уже главы Церкви. "Неисчислимы, бесконечно тягостны внутренние последствия декларации - этой продажи первородства Истины за чечевичную похлебку лживых и неосуществимых благ", - писал святитель Дамаскин. О своем пребывании в тюрьмах он говорил так: «А что же, там люди хорошие, я и сейчас готов опять туда», - считая, как и многие архиереи, что на свободе в это время было нравственно хуже, чем в заключении. Воспитанник Свято-Даниилова монастыря епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев) с декабря 1923 года был наместником Александро-Невской Свято-Троицкой лавры в Петрограде. 1 апреля 1927 года он был арестован и обвинялся в том, что был одним из организаторов кружка Ревнителей Истинного Православия. После выхода июльской Декларации 1927 года перешел в оппозицию Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому), прекратил поминовение за Богослужением его имени, "пользуясь древним правом ставропигии, которое имела лавра". В конце 1927 года вышло обращение к Лубенской пастве епископа Бежецкого Аркадия (Остальского). Оно получило широкое распространение на Украине и было впоследствии поставлено ему в вину как "антисоветский документ". Вот выдержки из этого обращения: "Много печального происходит в наши дни. Особенно печально то, что наши первоиерархи ведут Российскую Церковь к потере свободы и к рабской зависимости, и все это делается так хитро и тонко, что пока их «деяния» нельзя подвести ни под какие каноны. Ни для кого уже не секрет, что наши архиереи назначаются не митрополитом Сергием и патриаршим Синодом, а кем-то иным. Не секрет и то, что все многочисленные перемещения архиереев (вопреки канонам) сделаны не для пользы Церкви, а по указке кого-то слева. Говорили мне, что будто бы член Синода архиепископ Филарет (Гумилевский) сказал: «Мы будем делать все возможные уступки, но когда дело коснется веры, тогда ничего не уступим». Но так ли говорили и поступали святые? Не умирали ли святители за свободу Церкви, за ее священные предания, уставы, даже священные книги и сосуды?.. Что касается поминовения за Богослужением власти, то, хотя это «деяние» митрополита Сергия и не нарушает какого-либо церковного правила, оно осуждается голосом христианской совести. Как возношение в ектениях имени своего епископа, так и поминовение власти есть нечто иное, нежели молитва за них. Если мы за Богослужением поминаем своего епископа, то этим выражаем свое подчинение ему. Можем ли мы подчиниться тем первым иерархам, которые стали на опасный путь, ведущий Церковь Христову к новым великим страданиям? - Прежде всего нужно хорошо уяснить то обстоятельство, что для Церкви Христовой не может быть большего зла, чем раскол. Никакие гонения и насилия не могут нанести Церкви такой раны, как раскол. Раскол - это вечно ноющая, вечно мучащая Церковь рана. И горе тому, кто ее наносит Телу Христову. Недаром святые Отцы говорили, что грех раскола не смывается даже мученической кровью. Мы должны стоять на страже чистого Православия и прилагать все возможные меры любви и обращения к совести тех, кто сознательно или бессознательно ведет Российскую Церковь к новому расколу. Епископы, видя нарушение духа и буквы канонов, в одиночку или группами должны послать свои протесты митрополиту Сергию, моля его свернуть с неправого пути. Какую же роль во всем этом должны нести священники и верующий народ? Судить и запрещать архипастырей они не могут; не могут они также без епископов отходить от епископата. Но это не значит, что они должны бездействовать. Как воины совместно с вождем, так все (вместе с епископами) должны бороться за Истину и защищать ее. Как разведчики на войне не дают покоя своим начальникам, но, приходя из разных мест разведки, сообщают им об опасности, так и верующие, пока не пройдет опасность для Церкви, должны возбуждать в своих пастырях дух ревности, бодрствования и стойкости и всячески (духовно и материально) поддерживать их, дабы те безболезненно и право правили слово Истины. Молитесь же..." Епископ Красноярский Амфилохий (Скворцов) счел, что формула безусловного поминания властей является лицемерием по отношению к безбожникам и гонителям. Он предложил иную формулу поминовения: "Еще молимся о стране нашей и о властех ея, да обратит Господь их к истинному познанию святыя веры и обратит на путь покаяния". Митрополит Сергий не принял эту формулировку и предложил Владыке подать прошение об увольнении за штат, но не выставлять настоящую причину разногласий, так как это для епископа будет небезопасно, а написать прошение об увольнении по состоянию здоровья. И хотя Владыка в тот момент был совершенно здоров, он принял предложение митрополита и с этой формулировкой был уволен на покой. Он примкнул к архиереям-даниловцам. Был известен как бесстрашный обличитель политического курса митрополита Сергия. Пользовался всеобщей народной любовью. Произносил такие смелые проповеди против безбожия и богоборства власти, что народ ждал ареста Владыки каждую минуту. И одна женщина воскликнула на самой проповеди: "Да разве можно так?! Вот и арестуют Вас!.." - Он здесь же ответил ей: "Только так и надо, Екатерина!.." Крайне мужественный и самоотверженный был иерарх... В начале 1928 года епископ Павел (Кратиров) писал: "Митрополит Сергий не лично от себя и своего Синода, но от имени всей Православной Соборной Церкви поклонился человекобогу, говорящему гордо и богохульно... Я, грешник, думаю, что таких церковных деятелей нужно назвать не только еретиками и раскольниками, но и богоотступниками. Ведь митрополит Сергий вводит в церковное Богослужение неслыханную в истории Церкви ересь модернизированного богоотступничества, естественным последствием которой явилась церковная смута и раскол... Тем, кто поплелся за митрополитом Сергием, возвращение на путь истины - задача трудная, сопряженная с немалыми скорбями и лишениями. Сергиевскую молитву (о властях и воинстве) свободно можно перефразировать так: "О благополучном пребывании богоотступления, Господу помолимся", или: "О искоренении Христовой веры, Господу помолимся". В мае 1928 года владыка Серафим (Самойлович) подписал так называемое «компромиссное заявление» митрополиту Сергию, в котором говорилось: «Принципиально власть Вашу как Заместителя не отрицаем. Распоряжения Заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем». Владыка Серафим присутствовал на литургии, где поминалось имя митрополита Сергия. Однако вскоре написал: «Я прошел через великое горнило и испытаний, и искушений. Только к празднику Р[ождества] Хр[истова] получил полное духовное умиротворение, окончательно выравнивается наше делание и становится определеннее и политика м[итрополита] С[ергия], и наше противление этому новообновленцу. Мне кажется, пора уже сказать свое слово и отмежеваться от м[итрополита] С[ергия], ибо мы своим именем смущаем слабых и немощных, а людям, сожженным в своей совести, даем повод говорить о силе их политики и незыблемости их положения». Епископу Серафиму (Звездинскому) в ОГПУ предложили: «Кого будем вам посылать для посвящения - посвящайте. Поезжайте, управляйте епархией. Побывайте у ми