Не прошло и недели, как она смирилась с тем, что дочка сидит передо мной рядом с молодым человеком. Пока мамаша, которую все-таки еще грыз маленький червячок недоверия, наводила блеск на бокалы и пивные кружки у буфетной стойки, со сцены в зал лилась мелодия «Неунывающего мытаря» во все новых вариациях. На сей раз ее играли в две руки. Одна рука принадлежала девушке, другая — молодому человеку. Чем были заняты другие их две руки, скрывал сумрак сцены. Приличия не позволяют мне распространяться на этот счет. Думается, достаточно будет того, что я выкажу свое смущение. Ведь мною вновь воспользовались для прикрытия непозволительных действий, хотя на сей раз таковые и не затрагивали сферы служебных интересов властей. Но еще затронут.
Последствия описанной игры не заставили себя ждать. Когда девушка была на седьмом месяце беременности, молодой человек исчез в западном направлении. Сначала его исчезновение казалось мне вполне логичным. Тому, кто с такой минимальной затратой сил способен добиваться таких больших результатов, думал я, в годы «экономического чуда», вероятно, легче проявить себя «на той стороне». Но потом прошел слух, будто бы бурильщик исчез не с пустыми руками, но прихватил с собой всю документацию, касающуюся каменноугольного месторождения. Так оно, видимо, и было: в зале появились двое мужчин, чья наружность была до того неприметна, что это сразу бросалось в глаза. Один из них, выслушивая взволнованные объяснения хозяйки, не менее трех раз бросил на меня взгляд, исполненный величайшего недоверия. Как водится в таких случаях, девушка наложила на себя руки. Спасли ее в последнее мгновение. Из-за этих потрясений хозяин капитулировал: он вспомнил, что уже достиг пенсионного возраста, и объявил, что продает постоялый двор. Так как никто не знал, что станется с деревней в будущем, то покупателем стал потребительский кооператив. В сопровождении пожилого мужчины, одетого в подчеркнуто строгий костюм, хозяин прошелся по всему дому с целью составления описи своего имущества. И вновь ему удалось отречься от меня! Эта бестия воспользовался тем, что грязные, век не мывшиеся стекла пропускали так мало света, что трудно было увидеть его отблески на моей запыленной полировке. Я сказал «воспользовался», хотя то, что меня не заметили, прошли мимо, не зарегистрировали, скорее всего, следовало бы отнести на счет неблагоприятного стечения обстоятельств, к которым относится и чрезвычайная близорукость пожилого господина. Вопиющее безобразие! Но вскоре — с появлением новой хозяйки, которую в силу укоренявшегося тогда административно санкционированного пристрастия к помпезному словотворчеству нужно было именовать заведующей гостиничного комплекса, — мне представился еще один шанс: заведующая вместе с бывшим хозяином прошла еще раз по всем помещениям. Она заметила меня, подошла, тотчас подула на померкший лак моей верхней крышки и попыталась дочиста вытереть меня рукавом своего дедеронового халата. Нетрудно припомнить: именно эта привычка была характерна для служанки торговца текстильными товарами. Да, это была она. Узнал ее, очевидно, и хозяин. Тем больше у него было оснований как можно быстрее пройти дальше. По лицу его было видно: если бы кто-нибудь спросил его в тот момент обо мне, он бы вовсе не стал утверждать, будто вообще не имеет представления о том, каково назначение рояля.
Впрочем, мнение этого человека совершенно меня не интересовало. Хотя я, пусть смутно, начал догадываться, к каким последствиям может привести его поведение, это не мешало мне получать удовольствие от того, что мне снова оказывают внимание. Зал оживился. Бригады гидро-мосто-и-просто-строителей отмечали в нем свои праздники. С умилительно странным упорством они пытались повысить духовный тонус своих собраний, выставляя на каждую «душу» по бутылке вина. Ублажив душу вином, строители старались поддержать тонус на должном уровне, наполняя свои кружки радующим их глаз пенистым пивом. Пиво, пиво и еще раз пиво. Я ненавидел этот напиток уже потому, что он имел фатальную склонность осквернять мой внутренний мир, как только полуопустошенные бокалы под воздействием вибрации подвигались к краю моей открытой верхней крышки, где наконец и опрокидывались вниз, если кто-нибудь не успевал их вовремя перехватить. Немудрено, что в пылу песенных страстей об этом частенько забывали, особенно если в активном и постоянном действии пребывала правая, наиболее громогласная педаль. Еще больше отразилась на мне волна «диско», захлестнувшая зал с внезапностью осеннего грома. То, что молодая поросль называла теперь музыкой, передавалось из двух оглушительно грохочущих колонок через два здоровенных усилителя. Это «нечто» заставляло их тела скорее агонизировать, чем танцевать; и после отражения от стен в этом «нечто» сохранялось достаточно присущей ему оглушающе-наркотической силы, с помощью которой она вновь проникала в члены преимущественно беспаспортных танцоров и мало-помалу овладевала и моей чувствительной душой. Я противился ей всеми своими демпферами во спасение столь милых моему сердцу струн. Как же был я рад, когда закончился этот вселенский кошмар. Монтажно-строительное управление потребовало выделить ему зал под склад всякого рода запчастей.