– Начало войны другого рода.
В эту ночь мы медленно шли домой. Мы то и дело останавливались, чтобы заглянуть в празднично освещенные окна, – только бы отвлечься от мрачных перспектив.
Снег кружил в свете фонарей. Улицы Гринвич Вилледж были почти пусты. Лишь изредка нас обгоняли веселые компании, которые хором поздравляли нас с Новым годом. В этот момент меня поразило, как мы, американцы, далеки и изолированы от того, что принято называть «Меккой революций». Но это ложная безопасность и изолированность. Все, что происходит там, неизбежно отзовется здесь. Даже если большинство людей не имеет об этом никакого понятия.
– Воевать должны только те, кто затевает войны, – сказала я. – Всех остальных война не должна касаться.
Он остановился и обнял меня.
– Пусть воюют в каком-нибудь специально обозначенном месте, где никогда не бывает солнца, – добавил он.
– Мне страшно, – прошептала я.
– С Новым годом, малыш, – нежно сказал Ави, когда мы были уже в постели.
Вообще-то, было не очень понятно, к кому именно он обращается. Однако я ответила за нас обоих – и за себя и за своего будущего ребенка:
– С Новым годом, Ави! С Новым счастьем! Этой ночью нам обоим снился один и тот же сон, и никто из нас не чувствовал себя спокойно… А когда среди ночи зазвонил телефон, лишь подтвердились все наши опасения. Ситуация действительно становилась критической.
Первый день нового года выдался особенно напряженным. То и дело в моей памяти возникало лицо родительницы, и из моих глаз лились слезы.
– Почему? – мучил меня все тот же вопрос. – Почему это случилось?
Даже Ави Герцог, который всегда и всему мог дать рациональное объяснение, не был на этот раз способен выдвинуть сколько-нибудь удовлетворительные причины. Точно так же он вдруг отчаялся дать удовлетворительный ответ на вопрос, почему в Ливане началась бессмысленная эскалация террористической активности. Казалось, все договорились друг с другом, и война окончена, но вдруг палестинцы, израильтяне, сирийцы и ливанцы словно забыли об этом. Все договоренности о прекращении огня были снова сорваны, и стали сбываться предчувствия Ави, что грядет война иного рода…
Свернувшись калачиком около Ави, я лежала в постели, а он пытался дозвониться в Тель-Авив до министра обороны.
– Скажи, есть надежда, что вам удастся добиться мирного решения и заключить в Вашингтоне соглашение? – спросила я.
Он мог бы не отвечать. По его глазам я поняла, что, если и узнаю, как обстоит дело, мне не станет от этого легче.
– Да, – наконец произнес он, – возможно, мы достигнем соглашения. Вот только примут ли его люди из Хисбаллах и другие экстремистские фракции? Они непредсказуемы…
Телефонные звонки не прекращались. Ави сидел у телефона всю ночь. У меня же началось то, что принято, хотя и не совсем правильно, называть приступами «утренней тошноты». В моем случае это досаждало мне в течение всего дня и всей ночи.
– Оставь дверь открытой, вдруг тебе понадобится моя помощь, – крикнул Ави, отрываясь от разговора с министром обороны.
Ополаскивая лицо холодной водой, я усмехнулась тому, что теперь, пожалуй, всему израильскому кабинету министров стало известно о моей беременности. Когда я выползла из ванной, Ави объяснял кому-то в Вашингтоне, что представляют собой «SAM-5» и «SAM-6» – сирийские ракеты «земля—воздух», которые недавно были дислоцированы в открытых шурфах. Вероятность прямой конфронтация между Сирией и Израилем превратилась теперь в реальную угрозу.
– Ну и дела, – пробормотала я, когда он положил трубку.
– Это я виноват, – нежно сказал он, гладя меня по голове. – По моей милости тебя тошнит…
– Да уж, – согласилась я, укладываясь в постель.
– Ты совсем зеленая.
– Со мной все в порядке, – солгала я.
На самом деле я чувствовала себя преотвратно.
– Но знаешь, я почему-то не раскаиваюсь в том, что сделал, – сказал он, целуя меня.
И в этот момент на меня снизошли такое спокойствие и такая благодать, каких я, пожалуй, никогда не знала. Его недавняя просьба, чтобы я оставила свою опасную работу, которой занималась в его стране, теперь совершенно не была мне в тягость. Более того, это совпадало с моим собственным желанием и укрепляло меня в уже принятом решении. Теперь Ави был не только моим любовником, но самым близким человеком. Если не принимать во внимание формальную сторону вопроса, то нас уже можно было считать супружеской парой.
– Я тоже ни в чем не раскаиваюсь. Мне ничего не нужно, кроме тебя и этого ребенка… – Я немного помолчала и добавила:
– Только бы пришел конец войне…
На следующее утро, второго января, Мэгги Саммерс и Ави Герцог собирались по делам – каждый на свои ответственные переговоры. Ави к восьми утра летел в Вашингтон, где в Государственном департаменте начинался первый раут переговоров, а в девять часов Мэгги было назначено явиться на студию Ай-би-эн, где она должна была встретиться с Грэйсоном, Эллиотом и Куинси, чтобы подписать контракт.
В моей голове бродили те же самые мысли – о нашем ребенке. О том, что теперь я ношу его в себе, а Ави – тот мужчина, который мне это устроил. Я была совершенно убеждена: что бы ни произошло в этом мире, ребенок должен родиться. Он уже был частью меня и того мужчины, который теперь завязывал галстук перед зеркалом в моей спальне. Ему, этому еще не родившемуся малышу, уже пришлось пережить массу хлопот. Взять, к примеру, мой отлет из Бен-Гуриона, когда я, как мне казалось, навсегда расставалась с его отцом, который так любил меня и которого я пыталась разлюбить. Этот ребенок был единственным моим достижением, которое принадлежало не мне одной. Мне даже не пришлось за это бороться. Напротив, был человек, который не только взял это на себя, но и хотел разделить со мной всю жизнь… И тут я ощутила знакомый страх. Тот самый страх, который охватывал меня всякий раз, когда я чувствовала себя чересчур спокойной. Нечто подобное – пронзительное ощущение реальности – я испытывала, сидя прямо на земле в окрестностях лагеря беженцев Сабры, и потом, всего несколько дней тому назад, когда ехала на квартиру к родительнице.
– А где мы будем жить? – спрашиваю я Ави, пытаясь сосредоточиться на чем-то относительно постороннем.
– Как где? В своем доме, – просто отвечает он, причесывая волосы.
– А как мы найдем дом? Его терпение беспредельно.
– Мы обратимся к агенту по недвижимости.
– А если опять война?
– Значит, мы опять победим. Как всегда побеждали, – спокойно говорит он. – Вообще-то, нам бы победить в этой войне, а уж потом думать о другой.
Когда Ави присаживается около меня на край постели, на его лице отражается боль.
– А если вы проиграете эту войну, что тогда? – спрашиваю я, нервно теребя кусочек салфетки.
– Тогда мы иммигрируем в Нью-Йорк, и я открою мелочную лавочку.
Ави встает и делает шаг от кровати. На нем темно-синий костюм-тройка, белая сорочка и элегантный шелковый галстук в синюю и красную полоску. Глядя на него, трудно предположить, что он израильский генерал да еще специальный советник премьера по делам Ливана. Скорее всего он похож на исполнительного директора или на председателя правления какого-нибудь крупного банка. Впрочем, какая разница, на кого он похож?.. Главное, я знаю, кто он в действительности и куда собирается отправиться после своего визита в Штаты.
– В Рокфеллер-центре есть одно бойкое местечко. Как раз для мелочной лавочки.
Он улыбается, берет меня за руку, и мы направляемся к двери.
– Ладно, – говорю я, пока поднимается лифт, – возможно, мелочная лавочка не самый лучший вариант. А как насчет военного атташе в Вашингтоне?
– Это не так просто, – отвечает он. – Кроме того, лучше всего у меня получается именно то, чем я занимаюсь.
– Пусть теперь кто-нибудь другой этим занимается. Не могу же я все время за тебя бояться!
– Этим занимаются и другие, – отвечает он. – Между нами, этим занимается очень много людей.
– Это несправедливо. Ты ведь знаешь, что я чувствую.